Горенштейн Фридрих Наумович - Под знаком тибетской свастики стр 2.

Шрифт
Фон

- Анну Федоровну Белякову. Признаться, я думаю о ней с утра до вечера. Такая острая внезапная влюбленность, как на гим­назических балах. Когда-то в ранней юности я был влюблен в одну гимназисточку. Что-то подобное, то же восхищение, какое-то том­ление в теле. Люблю, точно в первый раз.

- Мы, Володя, просто сильно истосковались по женской ласке, - сказал я, - по женской истинной любви. Знаешь, во многих си­бирских газетах имеется специальный отдел Почтовый ящик фрон­та. В нем публикуются адреса полевой почты тех, кто желает обза­вестись крестной матерью по переписке. Но каждый надеется, что напишет ему женщина, которой по возрасту он не будет годиться в сыновья. Адресов печатают много, видно, многие ищут. Видно, спрос на крестных матерей велик. Признаться, и я писал, но мне не повезло. А ты, Володя, где встретился со своей прекрасной незна­комкой?

- В офицерском казино, - сказал Гущин, - но не подумай, она не из тех, женщин вольного поведения. Анна вынуждена выступать как шансоньетка, потому что у нее маленький брат и мать, которых она должна кормить.

- Я никого не осуждаю, - сказал я, - ни шансоньеток, ни даже проституток. Война разорила семейные гнезда, превратила людей в беженцев, дороговизна, страх перед будущим Как у Ницше сказа­но, что страх перед будущим обостряет половой инстинкт. Желание оставить после себя потомство. Страх в подсознании, но сознатель­но детей никто не хочет. Противозачаточные средства ценятся на вес золота.

- Я бы очень хотел иметь от Анны ребенка, - сказал Гущин, - хотел бы на ней жениться. Если бы ты знал, какая это женщина. Кстати, у Анны есть подруга, замечательная блондинка, словно соз­данная для тебя. Выпьем, Коля, за любовь!

Он разлил водку в кружки, но выпить мы не успели: вдруг по­слышался у палатки чей-то высокий, почти женский голос:

- Подпоручик Гущин, есаул Миронов у вас?

- Так точно, - ответил Гущин и быстро вскочил.

Полог палат­ки резко распахнулся, и показалась ехидно улыбающаяся сгорблен­ная маленькая фигурка.

- Дружеская пирушка? - сказал он с ехидцей и, подняв на меня глаза, резко произнес:

- Есаул Миронов, я начальник штаба дивизии, полковник Лео­нид Иванович Сипайлов. Вас срочно к начальнику дивизии с док­ладом.

- Но сейчас ночь, - смущенно сказал я, - я не готов, я рас­считывал на завтра.

- Немедленно, сейчас, - резко сказал Сипайлов.

- Господин полковник, - попробовал вмешаться Гущин, - еса­ул только с дороги.

- Молчать, - оборвал его Сипайлов, - вас не спрашивают, Гущин. Дисциплину забыли, так барон напомнит, - и он опять захи­хикал.

- Но зачем так поздно? - спросил я.

- Не знаю, цветик мой, не знаю, - насмешливо забормотал Сипайлов, ехидно посмотрел и удалился.

- Макарка-душегуб, - сказал Гущин, - вся дивизия именует его Макарка-душегуб. Какое он произвел на тебя впечатление?

- Жуткое впечатление, - сказал я, - монстр физически сла­бый, руки трясутся, лицо передергивается судорогой, монстр оттал­кивающей наружности. Точно дьявол послал своего слугу.

- Именно дьявол,- сказал Гущин, - особенно остерегайся этого. Человек-зверь,

садист и палач, его тяга к убийству часто па­тологична. Если гауптвахта или подвалы комендантств пусты, он тоскует и нервничает, как кокаинист, лишенный кокаина. Впрочем, в этом он подражает барону. Он старается во всем подражать баро­ну, даже голосу барона. Сипайлов, кстати говоря, большой волоки­та. Любит преследовать женщин, жен ушедших в поход офицеров, вплоть до выставления караулов под их окнами. Но одновременно подыгрывает барону, изображая из себя поборника нравственности.

Мы выпили, и я торопливо начал собираться.

- Коля, я пойду с тобой, хоть меня и не вызывали, - сказал Гущин.

- Ты новенький, плохо ориентируешься в здешней ситуа­ции. Многие считают, что Макарка-душегуб особенно дурно влияет на барона, человека душевно неустойчивого. А то, что он сам при­шел тебя звать, меня очень настораживает.

- Во всяком случае, в 12 часов ночи вызов не предвещает ни­чего хорошего, - сказал я.

- Коля, - сказал Гущин, - может, тебе лучше бежать? Возь­мешь у меня запасного коня, поскачешь к китайской границе.

- Нет, - сказал я, - в России зверствуют большевики. Наше Белое движение погибает: Колчака предали, Юденич в Стокгольме, Деникин, где Деникин - даже не знаю, кажется, в Англии. Только два балтийских барона олицетворяют борьбу с большевиками. Ба­рон Врангель - в Крыму, и барон Унгерн - здесь, в Монголии. До Крыма далеко. Что бы ни случилось, мы должны оставаться верны­ми присяге.

- Возьми два револьвера, - сказал Гущин и протянул мне свой револьвер, - у меня есть еще браунинг, но этот надежней. Спрячь под мундиром.

Мы оделись и вышли. Ночь была очень светлая, лунная, но ветреная. Где-то вдали выли собаки.

2. Сцена

Монгольская юрта располагалась на краю поселка, дальше на­чинались огороды, а еще дальше - поля. Перед юртой собралась небольшая кучка людей, дожидавшихся приема. Все стояли непод­вижно, с озабоченными лицами, за исключением одного офицера, который все время нервно ходил взад и вперед. Когда мы с Гущи­ным подошли, он остановил на мне свой беспокойный взгляд и ше­потом спросил:

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке