Ранение было тяжелым. До сих пор от воспоминаний от той ночи перед Рождеством веяло могильным холодом. Пуля шла точно в сердце, но он был в черкеске, и пуля, ударившись в костяные газыри, изменила направление, вышла под мышкой и еще пробила, не задев кость, левую руку, проделав, таким образом, в теле четыре отверстия. По новому большевистскому календарю это произошло в начале января, страшного могильно-холодного месяца.
Пока Шкуро выздоравливал, развалился персидский фронт, и кубанские казаки потянулись по домам поверили большевикам, будто и на Кубань уже пришла советская власть.
Большевики его не забывали хотели добить. С помощью верных казаков он в персидской одежде добрался морем до Петровска. Там кубанцев пытались привлечь к борьбе против большевиков, наступавших на Петровск. Казаки отказались и эшелоном через Чечню двинулись в свои края. Об этой поездке Шкуро вспоминал с горькой ненавистью:
Видел я, как твоя советская власть, Миша, установила там мир и порядок. Чеченцы решили уничтожить все русское население. Жгли села и станицы, рубили русских людей повсюду. Наш эшелон шел не цветущими садами весна началась, а через груды развалин и кучи пепла. Стаи голодных собак вместо людей. Гниющие на солнце трупы с отрубленными головами. Чеченцы и по нашему поезду открывали огонь, иной раз казачью цепь вперед выпускали. А проехали Чечню твои комиссары тут как тут. Требуют выдачи офицеров. Она и есть советская власть для этого чтобы офицеров всех извести, а не мир и порядок устанавливать.
И что ж ты теперь надумал? Восстание поднимать? Убегать?
Сижу думаю, ответил Шкуро уклончиво.
Не сообщать же красному журналисту, как он с Козловым и Мельниковым конфисковали у одного хитрого офицера казенные деньги 10 тысяч. Поначалу хватит для организации отряда.
Рассказал Михаилу, как уходил от совдеповцев в станице Баталпашинской:
Только поднялись на гору, а на нас патруль шестеро конных. Мы открыли огонь, возница наш прибавил, ну и ушли к Кисловодску.
Рассказ был прерван неожиданно, потому что какой нормальный мужчина не замолчит в восхищении при виде молодой женщины, вернее барышни. Она проходила по аллее
независимой походкой, ни на кого не глядя. Лет двадцати двух, но лицом гимназистка. Нечто бело-розовое. Главное впечатление от всего ее облика чистота, свежесть, вера в правильность всего сущего. И еще осталась доля девичьего смущения, тщательно скрываемого и сжатыми губками, и ровной прямой походкой, и подчеркнутым безразличием к окружающему миру.
Да-а вздохнул Андрей. Очи лазоревые ножки для балета. Надо бы с ней познакомиться.
Мне не до баб в подвале с женой прячусь. Вот ты и занимайся. Беги за ней. Твоя-то в Москве? Так действуй. Чего сидишь?
Неудобно так на аллее. Где-нибудь еще встречу. Город-то небольшой.
Поторопись, Миша. Я предупредил: мой роман здесь начнется. Хоть и бороду приклею, а посажу ее на короткий чембур .
Я вас помню по Юго-Западному фронту.
Приближающийся дождь разогнал гуляющих, аллея опустела, и незнакомец говорил открыто. Тем не менее Шкуро ответил ему осторожно:.
Здесь я Григорьев.
А я здесь Яшин. То есть полковник Слащов Яков Александрович . Направлен лично к вам Донским гражданским Советом.
Не знаю такого.
Поговорим вечером. Приходите часам к девяти. Подгорная, восемь. У меня там хорошая конспирация. Жену я поселил отдельно.
На встречу Шкуро взял своих офицеров Мельникова и Макеева, Слащов ждал на крыльце домика, в котором жил некий работник большевистского Совета, ненавидящий большевиков. В угловой комнате на столике были приготовлены бутылки с иностранными этикетками, огурцы, вареное мясо
Французский коньяк, объяснил Слащов. Немцы прислали в Новочеркасск Краснову, а он поделился .
Хозяин расположил к себе уважительным отношением к ним, скрывающимся от красных казакам, и к французскому коньяку, который он разливал осторожно, чтобы ни капли не пропало. Правильно понимал жизнь: сначала выпить как следует, а о деле потом. И разговор получился хороший.
Слащов назвал Краснова, Сидорина, Богаевского, Иванова, еще некоторых генералов, которые находятся в Новочеркасске и призывают Кубанское казачество поднять восстание против большевиков.
Не люблю, когда надо мной много начальства, сказал Андрей. Да и в глаза я их не видал.
Я тоже на этот Донской Совет и Слащов выругался. Сами здесь все организуем. Прогоним большевиков, установим власть, какую надо. Шкура войсковой, казачий атаман.
Я все хотел тебе сказать, Яша Понимаешь, отец решил фамилию изменить. Подал в Раду документ еще осенью. Не Шкуро, а Шкуранский.
Пусть так, сказал Слащов. Ты, Андрей, командир отряда атаман. Я у тебя начальник штаба. Имею право Николаевскую закончил.
Уходили от Слащова довольные, веселые. Хотелось петь. Затянуть бы «Как при лужку при лужке» Да нельзя ночью. Какие-нибудь патрули объявятся.
А знаешь, атаман, почему Слащов этих генералов не любит? спросил Мельников.
Ну?
Потому что Академию Генерального штаба он-то закончил, но по второму разряду без права службы офицером Генштаба. Пил много.
Мне такой сойдет.