Господи! перекрестилась хозяйка. Все пули, что в него попали, он высыпал из себя!
Казаки промолчали. Пошла по Кубани легенда: пули Шкуро не берут он их из тела высыпает.
На волчью тропу
В свой лагерь вернулись к ужину, и за чихирем и мясом начинался разговор. Слащов тоже понимал, что надо немедленно начинать восстание, но он и его начальник понимали дело по-разному. За ужином не спорили, атак, беседовали.
Затем Шкуро назначил военный совет: он, начальник штаба и все офицеры. В общем почти пол-армии. Самых верных поставили в охрану, которые заняли позицию шагах в двадцати. Шкуро поручил доклад о сложившейся обстановке начальнику штаба. Была у полковника тайная мысль: поставить на место этого генштабиста, который за ужином слишком самоуверенно, со ссылками на стратегические авторитеты, давал понять, что все планы в его руках.
Господа офицеры и казаки, начал Слащов. Успешная разведка, проведенная Андреем Григорьевичем, показала, что казачество готово к выступлению. Я предлагаю начать движение наших частей в направлении Бекешевская Суворовская
Это каких же частей, спросил Саша Мельников по подсказке Шкуро, У нас здесь ежели наберется человек тридцать и то слава богу.
Яков Александрович считает тех казаков, что соберутся по нашей команде, Саша, мягко остановил Мельникова Шкуро, главные слова которого были впереди.
Да, конечно, разумеется, заторопился Слащов. Эти части соберутся и начнут боевые действия. Расположение красных нам известно.
Но они соберутся же не здесь, не унимался Мельников.
Подожди, Саша. С этим разберемся. Это мы решим. Главный вопрос в сроках.
Когда начнем?
Учитывая расстояния до станиц, время на вооружение и сбора, самый удобный срок в ночь на двадцать пятое июня.
Почему на двадцать пятое? слишком серьезно возмутился Шкуро. Я вас не понимаю, Яков Александрович. Если это замысел, то мне он не понятен.
Я вас не понимаю, Андрей Григорьевич, растерялся Слащов.
В ночь на двадцать третье июня начинается наступление Добровольческой армии. Разве вы не получили шифровку? Что у нас за разведка? Совсем нет связи с армией Деникина. Именно в ночь на двадцать третье добровольцы начинают наступление на Тихорецкую, мы ударим с юга.
Но, Андрей Григорьевич, ведь связь с армией Деникина у вас через Ессентуки.
У начальника штаба должна быть своя линия связи и своя разведка. Но не будем препираться, а займемся делом. Предлагаю в ночь на двадцать третье июня произвести налет на станицу Суворовскую с целью создать на базе этой станицы большой отряд, способный к выполнению серьезных боевых задач. Значительная часть казаков станицы готова присоединиться к нам. Наши люди, это поручается тебе, Саша, должны сегодня же направиться в Суворовскую и договориться с верными казаками, чтобы они в ночь на двадцать третье зажгли свет в окнах и ожидали нас, имея наготове полное вооружение и оседланных коней. Все согласны? Пока мы не собрали боевую часть, наверное, не стоит нам, Яков Александрович, приказ отдавать. Вы согласны?
Согласен, буркнул Слащов.
После совета Мельников и Лукин отошли в темень кустов обменяться впечатлениями.
Чего это наш на штабного навалился? спросил Лукин. Он же дельный мужик.
Чтоб свое место знал. Он чужой. Ему здесь не командовать.
Наше главное оружие, Яков Александрович, сказал Шкуро своему начальнику штаба. Пусть думают, что у нас и «Максим» есть. Пока у большевиков настоящих не отберем. И с походом будем хитрить не по стратегии, не по академическим наукам. Вы уж не обижайтесь на меня, если я другой раз не так что сказал.
Андрей Григорьевич улыбнулся так дружески, как никто, кроме него, не может улыбнуться, постоянно напряженное заботой крупное лицо вдруг размягчается, морщинки разбегаются от уголков глаз, а старая рана возле правого подглазья становится заметней, напоминает, что перед тобой герой, такой веселый и простодушный человек.
Я не обижаюсь, Андрей Григорьевич, искренне ответил Слащов. На войне же. Да я и не все еще понимаю в наших маневрах.
Маневры будут сложные телеги так уложены, что грохоту больше, и по одной дороге раза по три будем проезжать, чтобы думали, будто нас много. А нас-то всего А-атряд! Строиться! Па-а коням!..
Построились двадцать семь человек. Вокруг ночь, горы, тишина, и где-то огромная армия восставшей Кубани. Возникнет ли она, сверкая шашками и гремя тысячами копыт? Во имя чего она восстанет? Куда и кого устремится убивать?
Сделаем, казаки, такой маневр, говорил атаман. Нас мало, а люди думают много. И хорошо. Нас и будет много. Поэтому Первакову, Козлову, Литвиннику, Совенко еще подберу казаков. Вы отстанете от нас, когда пойдем на Суворовскую, а когда будем там, я стану на площади, вы же по очереди подъезжать ко мне на рысях и докладывать обстановку в тех полках
которых нет, продолжил, ухмыльнувшись, Мельников.
Будут. Наш начальник штаба распишет сотни и полки и каждому объявит, какой сделать доклад.
Придумано, как надо, сказал басистый Перваков. Дух надо поддержать у людей.
А тогда, господа офицеры и казаки, поздравляю вас с первым походом, с первой победой! Другого не будет. Только победа! Бекешевскую обойдем по руслу реки, чтобы не оставлять следов.