У нас мало времени. Не будем дожидаться ваших спутников, с этими словами он повернулся и исчез в тумане.
Испугавшись, что потеряет из виду своего нежданного проводника, господин Кальме-ах-Шторм торопливо нырнул в туман вслед за юношей. Ему показалось, что шли они долго; темная фигура проводника то возникала зеленоватым пятном, то вновь тонула в тумане, двигаясь так скоро и легко, что господин Кальме-ах-Шторм едва за ним поспевал. Он не знал, как далеко они ушли от остальных людей и в какой части леса находятся туман, сырой и плотный, скрывал и ориентиры, и время, даже будто бы поглощал пространство, отчего привычный Эльвенфальген казался теперь неведомой, странной, почти сказочной землей, словно сотканной из видений. Господина Кальме-ах-Шторма мучила одышка, идти становилось все тяжелее. Темная масса прошлогодних листьев скрывала впадины и кочки, путь перегораживали огромные, узловатые ветви и даже деревья, поваленные давней грозой. Кусты разрослись здесь так пышно, что их невозможно было обойти, да и сам лес, как чудилось господину Кальме-ах-Шторму, стал темнее, мрачнее и гуще. Однако его проводник шагал бодро и по-прежнему скоро, словно преграды леса исчезали перед ним; его фигура едва заметно проступала в тумане, так, что господину Кальме-ах-Шторму казалось, что юноша не идет, а парит низко над землей.
Все то время, что они шли, юноша молчал, не оглядываясь на своего спутника. Наконец они остановились; с прежним равнодушием юноша произнес, указав куда-то в туман:
Вот ваш сын.
Все всколыхнулось в душе господина Кальме-ах-Шторма. Двинувшись вперед, он вынырнул из тумана, и его взгляду открылась река, с тихим журчанием бегущая меж пологих берегов, которые серебрились высокой пышной травой, мостик, перекинутый через реку, обступившие поляну деревья. Высокие, величественные, они казались колоннами великолепного храма; их кора была необыкновенного золотистого цвета, гладкая, как бархат, и стройные стволы не распускали веточек до самых крон, огромных, пышных и беспрерывно шелестевших. Полосы бледно-золотистого света пронизывали воздух, подобные струнам божественной арфы, но они были настолько нежны и приглушенны, что над поляной царил сумрак, и этот таинственный, изменчивый, неверный свет весь переливался и вспыхивал блеском листьев. Они с едва уловимым шелестом летели с деревьев, кружась и отливая серебром, усеивая поляну, опускаясь на чистейшие струи реки А невдалеке, за пологом листопада, будто и сам возникший из хоровода листьев, стоял Альфред и молча смотрел на отца.
Господин Кальме-ах-Шторм бросился к нему, но едва он приблизился к сыну, как внезапно налетевший ветер сорвал вихрь листьев с чудесных деревьев. Фигура Альфреда словно растворилась в нем и возникла снова уже в отдалении. Господин Кальме-ах-Шторм метнулся к ней полосы света затрепетали, будто чья-то невидимая рука коснулась струн, и вновь золотисто-серебряные листья закружились над поляной, бросая нежные отблески на траву, а призрак Альфреда возник на мосту, еще более неясный. Тихий смех рассыпался за спиной господина Кальме-ах-Шторма: его проводник, вспрыгнув на перевитые плющом и цветами качели, с любопытством наблюдал за его смятением. Не обратив на него внимания даже не услышав Кальме-ах-Шторм бросился к реке, отчаянно цепляясь за надежду Видение разлетелось увядшей листвой листья с шорохом понеслись по мосту и слетели в воду. В наступившей тишине раздавался лишь говорок реки; ветер шелестел опавшими листьями и скрипели качели
Чего вы хотите от меня? устало проговорил господин
Кальме-ах-Шторм, обернувшись к юноше тот беспечно улыбался. Кто вы такие? Я не понимаю Для чего вы играете с нашими жизнями? Зачем вам наши страдания? Вас забавляет людское горе? Четырнадцать лет назад вы отняли у меня сына а теперь лишаете меня и второго? Отчего вы так несправедливы?
Ветер заскользил по земле, погнав листву, и воздух вновь засеребрился листопадом свет и тени заколебались вокруг. Вдруг что-то появилось под кронами великанов-деревьев господин Кальме-ах-Шторм не мог определить, что это, но явственно ощутил всем своим существом будто мелодия воды стала другой, чарующей и певучей, будто в благоухании лесных цветов появился новый аромат, будто полумрак над поляной озарился дивным светом, который невозможно было увидеть лишь почувствовать Нечеткие силуэты возникли за пологом листопада; ясные глаза, сверкающие, как звезды, и глубокие, как бездонный омут, с любопытством смотрели на человека.
Пусть смертный не винит Дивный народ, прозвучал тихий голос, как шелест ветра в кронах деревьев. Никто не смеет называть эльфов несправедливыми. Мы склонили слух к словам смертного.
Ветер вздохнул в траве, сорвав лепестки с хрупких лесных цветов они поплыли, покачиваясь, над поляной, коснулись волос сидящего на качелях юноши, запутавшись в густых его кудрях, обвились, подобно диадеме, вокруг головы одной из призрачных фигур.
Смертный, внемли нашему слову. Негоже воспитаннику людского племени обитать серди нас, голос был так тих и странен, что казалось, принадлежал этим деревьям, а не существу из плоти и крови. Эльфред, сын Эльфвина и Эльфреды, в полумраке проступили очертания стройной фигуры; с ее плеч ниспадала едва видимая мантия, будто сотканная из сверкающих нитей паутины, блеска лесной реки и таинственного сумрака, чело увенчивало неясное сияние словно огоньки светлячков, а глаза взирали вокруг с холодной мудростью, тая в своих глубинах великую тайну и великое могущество. Эльф по крови, взращенный смертными. И Лионель, смертный, но эльф сердцем. Один из вас должен покинуть Эльвенфальген. Вы сразитесь друг с другом. Испытание покажет, кто из вас останется среди Дивного народа.