Гатыгор?
Вот тупая башка! Не гатыгор, а категория!
Что ты мне голову морочишь? рассердился, в свою очередь, и Алты. Не понимаю я твоих гатыгорий-матыгорий.
С тобой упаришься. Я же тебе битый час разъясняю: я призван защищать таких, как ты. От эксплуатации; От баев.
И он, не обращая внимания на бестолковые, по его мнению, вопросы Алты, принялся терпеливо рассказывать о задачах батрачкома, о правах батраков.
В стране уничтожена эксплуатация человека человеком. Больше нет ни угнетателей, ни угнетенных, ни господ, ни рабов. И нельзя допускать, чтобы бай по старинке относился к батракам, как к рабочей скотине. Чабаны и подпаски должны заключать с баями трудовые договора. А батрачком обязан следить, чтобы каждый пункт этих договоров соответствовал закону и неукоснительно выполнялся баями.
Ясно?
Но чем больше он говорил, тем больше вытягивалось лицо у Алты. И тогда Мотды спросил:
Послушай, парень А ты грамоту знаешь?
Не! беспечно ответил Алты.
И чего же не учишься?
Алты ухмыльнулся:
Где ж это видано, чтобы бедняки учились?
Нынче все должны учиться. На то и Советская власть. Или не слыхал, что у нас Советы?
Почему не слыхал? Слыхал.
Пора и тебе взяться за учебу.
Алты опять усмехнулся:
Где же это я буду учиться? В степи, среди баранов?
А разве у скотоводов нет ликбезов?
Лукбезов?
Ты моих слов не переворачивай! снова взорвался Мотды. Ликбезов. Школ по ликвидации безграмотности. Понял?
Не.
Мотды тяжело вздохнул:
Ты с меня семь потов согнал Короче: хочешь учиться?
Алты сейчас одного хотелось: не выглядеть ишаком в глазах Мотды. Хотелось, слушая умного человека, понимать каждое его слово. И юноша решительно тряхнул головой:
Хочу.
Вот это другой разговор. Направим тебя на учебу.
А куда?
Пока в ликбез. До Ашхабада, даже до Теджена ты еще не дорос.
Алты почесал в
затылке;
Да А согласится ли бай?
Мы его и спрашивать не будем.
А кто станет мне платить?
Ишь, дай ему яичко, да еще и облупленное! Ты что же, хочешь учиться, да чтобы тебе же за это и платили?
Мне ведь надо и себя прокормить, и маму.
Будешь работать и учиться. Ты об одном помни: выучишься всю семью прокормишь, неучем не прокормишь и себя.
Эти последние слова Мотды показались подпаску особенно убедительны́ми. В самом деле: кто учен тому и почет и деньги. Взять Халлы́-толмача . Он знает русский язык лучше, чем сами русские; живет в ус не дует, куда до него чабанам да подпаскам! А Черке́з-хан? Он хоть и молод, а в ауле пользуется почетом. Грамотей! А Чары́-толмач? Даже русские относятся к нему с уважением.
А что такое он, Алты? Да он для всех, как вон тот саксаул или вон тот верблюд! В семнадцать лет все еще подпасок. Голь перекатная! Если б его работа хоть что-нибудь ему давала, он давно был бы богачом. А то целыми днями в степи гнет спину на бая, а что за это получает? В полгода шесть баранов. И то когда как. Все его норовят обмануть, выжать из него побольше, дать поменьше. Собачья жизнь! А встретится хороший человек, вот как Мотды, ему и говорить-то неинтересно с таким дурнем, как Алты. Бедняга даже вспотел от его расспросов. Ох, Алты, Алты, и глупый же ты, и темный же ты!
Юноше стало до слез жаль себя. Нет, прав батрачком: надо уходить от бая. И уж если Советская власть предлагает учиться, он будет учиться! Видно, и впрямь настали новые времена. Прежде ему, бедняку, нечего было и мечтать об учебе. А нынче даже уговаривают. Чудеса!
Мотды между тем с болью смотрел на подпаска и думал: «В глазах-то у парня чёртики, а в башке мешанина. В самых простых вещах не разбирается! Надо о договорах потолковать с чабаном, он-то, наверно, понятливей. А пареньку поможем Уж власть Советская не даст ему пропасть!»
И Мотды спросил:
Где чабан? Поговорю с ним от тебя проку, видно, не добьешься.
Алты хотелось еще послушать батрачкома. Но, задетый пренебрежительными словами Мотды, он обиженно буркнул:
Чабан у соседей. Вот за тем барханом!
Он бы, конечно, мог и сам сбегать за чабаном, а потом они посидели бы вчетвером и побеседовали о том о сем; но Мотды нанес его гордости слишком глубокую рану, и юноша, насупясь, отвернулся от батрачкома. Тот поднялся, кивнул своему спутнику:
Пошли!
Алты спохватился: обида обидой, но как же он мог забыть законы гостеприимства? Позор! Он отчаянно крикнул вслед уходящим:
Куда же вы? Поешьте лепешек с мясом!
Мотды замедлил шаг, обернулся, в его взгляде Алты прочел укор: мол, о чем же ты раньше-то думал? Юноше все же показалось, что батрачком хочет вернуться. Но тот, усмехнувшись, бросил:
Что так спешишь с угощеньем? Подождал бы, пока мы уйдем за бархан.
Алты готов был сгореть от стыда. Вот горячка! К нему с добром, а он Обидел гостей, оставил их голодными. Подпасок опустил голову, тяжело вздохнул.
Но агитация Мотды сделала свое дело: Алты решил уйти от бая. Он больше не даст себя эксплуатировать!
Жилось в ауле потрудней, чем в степи. Правда, тут уже укреплялась Советская власть, была проведена земельноводная реформа, агитаторы сулили дайханам достаток и счастье. Но это в будущем, а пока приходилось потуже подтягивать пояса. Землю и воду дайхане получили, но эту землю нечем было обрабатывать, да и сеять на ней нечего. Все оставалось еще в руках у баев. Но дайхане рады были и тому, что теперь никто не затыкал им глотку, они гомонили на митингах, спорили до упаду, вступали во всевозможные организации.