Помню, произносит Джинни, и её шепот не слышнее движения веток уродливых деревьев в Запретном лесу.
* * *
Смотря на растрёпанные космы Гермионы, которая везде успевает со своими нравоучениями, понуканиями и всезнающим видом, что, к тому же, никак не сказывается на её успеваемости, Джинни рисует костры инквизиции и испанские сапожки.
Ей так давно хочется оказаться на её месте, что она назло себе больше даже не пытается вписаться в их компанию. Со временем это становится привычкой. А потом и вовсе отпадает какое-либо желание. Впрочем, в пятнадцать лет сложно определиться, чего действительно хочешь от жизни.
С вершины арктического спокойствия Джинни выдумывает новую крамольную мысль: «А что, если это вовсе не её война? Не война её семьи, до седьмого колена сплошь чистокровных. Если им не хватает власти и денег, не легче ли приобрести первое и, возможно, второе под знамёнами Того-Кого-Нельзя-Поминать-К-Ночи?»
Впрочем, лёгкость в данном случае не более, чем просто фигура речи.
* * *
У Луны прохладные пальцы и меланхоличный характер. И, когда Джинни говорит ей:
А что если мы не станем сражаться, Луна? девочка приходит почти в ужас.
Давай лучше заведем домашнего соплохвоста. Будем растить и кормить его.
А потом он нас сожрёт, Джинни хмыкает. Когда долго имеешь дело с Луной Лавгуд, со временем её бред перерастает в осмысленную речь.
Поэтому в следующем году девушки не будут кормить соплохвостов и думать крамольные мысли. Но будут сражаться с режимом Тома-Чтоб-Ему-Икалось-Реддла. И Джинни хочет думать, что это очень правильное решение.
4. Гарри
Джинни улыбается Дину, который не знает, что летит на свет умирающей звезды. Его глаза медово-карие, а прикосновения нежные-нежные. И он так не похож ни на Тома, ни на Гарри, что Джинни почти не чувствует раздражения, когда он целует её в холодные неподатливые губы.
Ему, кажется, и вовсе ничего не нужно, только идти рядом и многозначительно молчать. И в его это кристальное молчание хочется выплеснуть грязных слов, обидных фраз, всё то, что бежит по венам и не должно никогда покинуть их упругих стенок. И, наверное, он и тогда хмыкнет, не удивится и не побежит, потому, что даже не услышит никаких слов, отдельных, осмысленных фраз. Услышит лишь перезвон колокольчика любимого голоса. И это чертовски мило, до скрежета зубов, до: «Пошёл к Моргане, Дин».
Не успевает Джинни Уизли сделать вдох и выдох, фигурально выражаясь, конечно, как приключается невероятное. Её алиби больше и не алиби вовсе. И все моментально летит к дракклам, когда Гермиона говорит с искренней радостью в голосе:
Свершилось! Джинни, Гарри тоже любит тебя, это её «тоже» проходит острыми коготками по натянутым до предела нервам, смеётся щербатым ртом прямо в лицо рыжеволосой ведьмы. Так, что, будь у неё непосредственность Луны, она бы непременно сказала: «Гонцам с плохими вестями принято отрубать голову, Гермиона».
Гермиона, Мерлин, ты уверена? Джинни чувствует надсадный рев несмазаного механизма улыбки. Но Гермиона не так хорошо разбирается в людях, чтобы узреть масштаб фальши. Она обнимает её, и Джинни улавливает аромат с нотками цитруса и корицы, приятный в сущности запах, но все равно способный вызвать тошноту и брезгливость.
Джинни Уизли решительна и смела. Подвешенная на язык, маленькая вертлявая копия близнецов Уизли. Поэтому все, естественно, ждут от неё первого шага.
И этот шаг вовсе и не сложно сделать, если тебе нечего терять. Походкой засидевшегося в неволе тигра Джинни преодолевает расстояние гостиной. В этот час комната полна народу, зрители хотят зрелища отрубленной головы Джинни Уизли, которую она самолично кладет на плаху.
Джинни Уизли маленькая жалкая девочка обвивает дрожащими пальцами шею темноволосого парня. Парня с глазами-изумрудами, неповторимого, прекрасного Ненужного. И губы встречаются с губами, и толпа ликует. Народ получает зрелища, а скоро получит крови.
Гарри оглядывается на Рона. И что это за любовь такая, если он спрашивает разрешения у её вечно во всём неуверенного брата? И, может, Рон сейчас мотнёт головой, и всё встанет на свои места. И она будет свободна от своих лживых признаний.
Но нет, Рон кивает головой. И она не может его ненавидеть сильнее, чем ненавидит себя.
* * *
Разбери мои рёбра
Под ними сердце в труху.
Сними с меня пробу
И отдай врагу.
Я не была твоей.
Не стану и впредь.
Нам оставшихся дней
Не долго терпеть.
И если я рыжая ведьма,
То и ты палач.
Наслаждайся догорающим светом
И плачь.
* * *
Джинни летает над полем облаком безысходности. Не ловит ни одного паса, и погода идеально подходит для самобичевания. Хмурое небо нависает сразу над игроками, и если отнять пальцы, сведённые судорогой, от древка метлы, то, наверное, можно его достать.
Джинни подолгу всматривается в небо и даже ловит бланджер плечом. Боль помогает немного прийти в себя, а также является прекрасным поводом закончить тренировку. К её разочарованию, вместе с ней заканчивает вся команда, а Гарри смотрит своими невыносимо зелёными глазами сочувственно и обеспокоенно.
Гарри, иди в замок без меня, не своим голосом хрипит Джинни. Мы договорились встретиться с Луной после тренировки.