Перед тем, как потерять сознание, ощущая кислый запах собственной рвоты, Луна Лавгуд думает: «Почему любовь это всегда так больно?»
* * *
Джинни стоит перед зеркалом с мантикорами и улыбается своему отражению.
Джинни уверена, что сошла с ума. Лорд Волдеморт садист, его руки резко пахнут змеиной кожей, а лицо уродливое до тошноты. И он совсем, ни капельки, ни тенью, ни вздохом не похож на её Тома Реддла.
Но губы её горят, глаза горят, и всю её лихорадит, как во время высокой температуры.
Лёгкий, на грани слышимости, стук, будто тот, кто стоит снаружи, не до конца уверен в своем желании войти, заставляет Джинни вздрогнуть и поспешно отойти от зеркала. В сумраке комнаты лицо, которое скоро будет отражено в зеркале, может вызывать только ночные кошмары.
Лорд Волдеморт не дарует надежд и обещаний, но тем не менее он здесь именно за этим. Джинни стоит в своей
ночной рубашке, а свет свечей за её спиной очерчивают плавные изгибы силуэта под лёгкой тканью.
Accipio te amicum, sicut soror sicut viro начальные слова клятвы даются тяжело, будто ему приходится ворочать языком тяжёлые сухие комки ваты во рту, которые не дают дышать и говорить. Но слова выстраиваются в цепочку, звено за звеном приковывая его к карим глазам, тонким рукам, маленьким стопам, упрямо вздёрнутому подбородку. К девчонке, обезоружившей его своей любовью.
Я не обещаю, что не будет больно, говорит Тёмный Лорд, и Джинни не до конца понимает, что он имеет ввиду: свои поцелуи-укусы, то, что последует за ними, или вообще всё то, на что она обрекла себя, переступая порог Визжащей хижины.
Жадные губы находят его, как и всегда, сухие, в тонких ранках; ладони место на груди, над самым сердцем, которое даже в волнении не увеличивает свой медленный, как у холоднокровных, ритм.
В грудной клетке рождается тугой тёплый шар, который давит на лёгкие, так, что воздуха не хватает. Его руки мучительно медленно тянут белую ткань вверх, оголяя вызывающе-острую грудь, ребра, быстро-быстро вздымающиеся в лихорадочном волнении, бедра, сведенные от жгучего стыда и неловкости. Его жесты нарочито томные, медленные, уверенные. Тёмный Лорд пока не окончательно безумен, и он гасит свечи, щадя её, а может себя, если она наконец скорчит гримасу омерзения.
Лёжа на кровати, ощущая лопатками холодный лён, гораздо удобнее исследовать руками его тело. Которое, кажется, не сильно затронули метаморфозы. В лунном свете, проникающем в комнаты сквозь незашторенное окно, Джинни может разглядеть жилистые руки и длинные ноги. Его гладкая, как мрамор, кожа становится чуть теплее под её ласкающими прикосновениями. Его губы, руки везде. Он разводит её бедра, нежно поглаживая, самыми подушечками пальцев, шепчет что-то нежно-успокаивающее прямо на ухо, легко касаясь мочки, заставляя её бесстыдно выгибаться ему на встречу. Отчего-то ему не хочется боли, хочется её гортанных стонов, хочется ощущения полного, добровольного и нераздельного владения.
Когда мужчина входит в неё, в голове что-то взрывается с оглушительной какофонией и миллиардами искр, кружащих перед глазами. Она изворачивается, пытаясь вывернуться из-под его тяжёлого тела. Но он не отпускает, целует, шепчет её имя, продолжая закреплять свое право, постепенно наращивая темп, пока боль совсем не отступает. Из глаз скатываются слёзы от переизбытка чувств, и он вытирает их пальцами, пока она выкрикивает:
Том! Том! Том!
13. Рабастан
Рудольфус же явно не подозревает о масштабе нависшей над ним катастрофы и вполне серьёзно переспрашивает:
Мой Лорд, приказать эльфам готовить приём?
Моргана тебя побери, не видишь, я думаю? взрывается наконец Лорд, и с кончика его палочки срывается сноп искр, прожигающих неопрятные дыры в мраморе их главной гостиной.
Рудольфус едва ощутимо вздрагивает, а Рабастан решает всё-таки оттащить непутёвого брата от эпицентра ярости, пока господин не успокоится. Тёмный Лорд замирает напротив широкой стены, всё пространство которой занимает фреска с изображением фамильного древа семьи Лестрейндж. Такие изображения в доме чистокровных магов являлись предметом семейной гордости. Не так давно на ней появилась веточка, знаменующая собой рождение Дельфинии Лестрейндж с пресловутой надписью «бастард» и берущая своё начало от имени хозяйки дома и некоего Тома Реддла.
Ещё одно нововведение семейного древа Лестрейндж не укрылось от обитателей дома. И Тёмный Лорд размышляет, медленно перекатываясь с пятки на носок, не было ли вчерашнее решение чересчур импульсным, и как оно скажется на его авторитете.
* * *
Быть непонятой, невыслушанной. Год за годом это чувство терзало Джинни, при всём том огромном количестве людей, которое ежедневно окружало девушку. В большой семье так сложно отстоять свою индивидуальность.
У Молли Уизли всегда находилось слишком много забот. Артур Уизли был занят добыванием денег, трудясь на малопрестижной должности и борясь с предубеждением коллег и собственной инфантильностью.
У каждого из братьев был брат, гораздо ближе сестры, занятой преодолением своих девчоночьих комплексов. И лишь милые Фред и Джордж, казалось, иногда вспоминали о её существовании, хоть и приходилось тогда отбиваться от их не слишком дружелюбных розыгрышей и подначек.