Она на секунду отвлеклась, и Локхарт сразу же направил на неё волшебную палочку:
Обливиейт!
Не приближайся ко мне, видеть тебя не хочу! Пошёл ты вместе со своим кружком нимфоманок!
Послушай!
Не желаю ничего слушать. Я всё расскажу. Всё! Когда газеты узнают, что за «развитие» ты предлагаешь, твоей репутации придёт конец, слышишь? Конец!
Он дал ей пощёчину. Со всей силы, так, что перстень на среднем пальце его руки поцарапал ей щёку и разорвал губу. Она упала навзничь.
Ты не знаешь, с кем связалась! прошипел Локхарт, глядя сверху вниз на Парвати, прижимавшую руку к окровавленной щеке. Только попробуй
Это ты не знаешь, с кем связался! в глазах Парвати горела ярость. Не волнуйся, об этом газеты узнают в первую очередь!
Обливиейт!
Белые пальцы, вцепившиеся в чёрные волосы. Глаза, закатившиеся настолько, что видны одни белки. Рука с тяжёлым золотым перстнем на среднем пальце крепко закрывает рот.
Я не позволю тебе уйти. Я не позволю тебе бросить меня, слышишь, дрянь ты этакая? зло прошептал Локхарт ей на ухо.
Его обнажённое тело, безупречное, как у греческой статуи, белело в неверном освещении ночника, вжимаясь в тело Парвати. Толчок. Ещё толчок. Её ресницы слиплись от слёз, заливавших лицо. С каждым толчком перстень с металлическим стуком ударялся о её зубы.
Но вот всё закончилось, и его хватка ослабла.
Ненавижу прохрипела Парвати.
В ответ раздалось уже привычное:
Обливиейт.
Я вынырнула из думосброса, хватая ртом воздух, и никак не могла отдышаться. По лицу катился не то пот, не то слёзы, сердце стучало как сумасшедшее. Теперь я понимала, или думала, что понимаю. Но что делать не знала. Рассказать сестре, что мне всё известно? Но зачем? Это бы ничего не изменило, разве что к её боли добавился бы стыд. Конечно, я могла попросить или потребовать, чтобы она заявила на Локхарта, но до сих пор сестра этого не сделала и явно не из симпатии к нему. Она боялась огласки, статуса «жертвы», сплетен и фальшивой жалости, замешанной на любопытстве. Мы обе знали, что конфиденциальность не стоит почти ничего, а чужая жизнь слишком легко становится новостями.
Что же тогда? Получается, ничего. Я знала правду, но продолжала ждать, наблюдать и надеяться, что когда-нибудь время всё исправит.
* * *
Меня обмануло её умение держаться. Я смотрела на безупречный макияж, со вкусом подобранную одежду, аккуратную причёску волосок к волоску и думала: «Не всё потеряно. Пока Парвати следит за собой, она сохраняет надежду». Я ошиблась.
Был день нашей с Дином свадьбы. Белое платье, фата, гости. Шампанское. Мир казался большой каруселью, проплывавшей мимо под звуки вальса. Раз-два-три, раз-два-три. Этот удивительный момент, когда кладёшь руку на плечо любимого человека и вдруг тебя пронзает мысль: «Он мой. Теперь он мой и ничей больше». Сложно в эту секунду не сжать пальцы ещё крепче! Раз-два-три, раз-два-три. Ноги заплетались, голова шла кругом. Ближе к вечеру я решила незаметно выскользнуть с банкета и прилечь хотя бы на полчаса, чтобы потом вернуться к гостям.
Только не слишком задерживайся, шепнул Дин.
Меня разбудили гудки машин и солнечный свет, пробивавшийся сквозь стёкла. Протерев глаза, я обнаружила, что нахожусь в спальне под самой крышей: той, которую обычно занимала Парвати. «Слишком много шампанского, рассеянно подумала я. Кажется, ты проспала собственную брачную ночь, Падма!» Наскоро умывшись, я в одной ночной рубашке вышла на лестницу.
Дин?
Тишина.
Дин!
Снова ничего.
Парвати? Эй, есть кто-нибудь?!
В особняке было пусто, как в коробке из-под карамели на утро после Хэллоуина. Голос гулко отдавался от стен. Я перерыла весь дом в поисках «улик», но ответ нашла в короткой записке на столике в гостиной:
«Надеюсь, ты не злишься, что мы не стали тебя будить: ты слишком сладко спала. Будь умницей! До встречи через месяц,
Твои Дин и Падма»
В шкафу остались
только её платья. В холодильнике только те продукты, которые она любила. На туалетном столике лежал паспорт на имя Парвати Патил, и даже совы, которых ничто не могло запутать, приносили мне письма для неё.
Сначала я думала, что это шутка. Потом взбалмошная выходка сестры, попытавшейся «начать жизнь с чистого листа». Актёрскими способностями природа её не обделила, так что продержаться пару часов, чтобы никто не заподозрил подвоха, для Парвати не составило бы труда. Но почему-то я свято верила, что Дин во всём разберётся. В конце концов, должен же он был заметить разницу!
Через три дня моей вере, надежде, а с ними и любви пришёл конец. Совы продолжали приносить письма от Локхарта, которые я сжигала, не читая. Я стала Парвати.