Барти почувствовал, как в голове неприятно пульсирует после тяжёлых мыслей, и быстро откланялся.
Старый эльф привёл его в одну из больших спален и пожелал доброй ночи. Барти не стал утруждать себя лишними телодвижениями и рухнул в чём был на высокую кровать с десятком подушек.
Спалось ему плохо: в кошмарах метка на руке оживала, змея разгрызала руку изнутри и вылезала Барти будто и правда чувствовал холодную скользкую кожу на горящем огнём предплечье. Змея кусала его, и Барти, захлёбываясь криком, просыпался и тут же проваливался в очередной кошмар. Змеи выскакивали из волшебных портретов, из тёмных неисследованных комнат чужого дома. Барти сидел за столом с Рабастаном и Рудольфусом, которые неожиданно затихали. Потом их лица втягивались внутрь, рёбра ломались с противным треском, рты открывались в крике, но ненадолго змеи лезли и оттуда, чересчур шумно скользили из глотки по столу прямо к Барти.
Он в очередной раз вынырнул из кошмара и тут же зажмурился: эльф не потрудился завесить окна шторами. Видимо, как и дом, был не слишком-то рад новому гостю. Зато теперь о сне не шло и речи.
Барти вытер рукавом мокрое от пота лицо, окинул освещённую утренними лучами комнату взглядом и ужаснулся: портреты на стенах шептались между собой и недобро на него поглядывали. Бодрый старичок шагал из картину в картину, тыкал в него пальцем и что-то объяснял своим соседям дамы шокировано ахали и смешно всплёскивали руками, мужчины хмыкали. Один портрет оставался безучастным: совсем молодая ведьма крутила в руках волшебную палочку и не обращала ни на кого внимания. Тёмно-синяя мантия на ней не была современной, но, очевидно, портрет был сделан не раньше двадцатых годов возможно, сейчас этой ведьме около шестидесяти лет и она попивает чай из фарфоровой чашки в своём дорогом поместье. Может, она давно умерла какая, в общем-то, разница?
Барти порыскал в нагрудном кармане и достал оттуда блокнот и огрызок карандаша, которые всегда держал при себе на случай спонтанных идей или для других важных записей, вписал туда напоминание «Попросить разрешения перенести портреты в другую комнату», наложил скрывающее заклинание старая привычка, чтобы отец не совал нос в чужие дела, и отправился в ванную: видок у него был ещё тот. Неудивительно, что портреты пугаются.
* * *
Рабастан почесал затылок, услышав просьбу. От него пахло табаком и алкоголем. Часы с кукушкой показывали десять утра.
Я скажу домовику, он их переместит, если тебе так хочется, конечно, ответил он, подразумевая, очевидно: «Что может быть лучше спальни с говорящими портретами?»
Барти откашлялся, стараясь скрыть смех: ну да, это же такое удовольствие спать в одной комнате с волшебными картинами, которые не стесняются смотреть и обсуждать
Он с наслаждением наблюдал, как эльф левитирует недовольно вопящие картины одну за другой и ворчит себе под нос. Места на стенах было мало, а кому понравится выдумывать новые местоположения картинам? «Не трогал никто, а этот как приехал ходит и ходит топчет ковры бездельник покою от него нет».
Каждый из портретов был подписан снизу: все они были представителями рода Лестрейнджей, и имена у них были странные по большей части, трудно выговариваемые, французские. Картина с молчаливой девушкой была самой новой и самой маленькой: скромную подпись «Лита Лестрейндж» так и не разглядишь
с первого раза. Эльф повесил её в коридоре, почти сразу же за дверью. Лита Лестрейндж тут же встала и ушла, оставив в раме лишь богато обставленную комнату, а палочку прихватила с собой. Барти не мог припомнить ещё портреты с палочками, но решил не заморачивать этим голову.
Ночью его снова мучил кошмар.
Барти остался в своей новой комнате с пустыми стенами исчезли и окна, и двери, и мебель. Он метался из стороны в сторону, стучал по всем плоским поверхностям, пытался наколдовать проход или пробурить огромную дыру, но ничего не помогало: он оказался в пустой клетке. Ногти ломались, пока он с остервенением царапал безупречную деревянную обшивку, заслышав голоса Рабастана и Руди за стеной, но никто не пришёл ему на помощь. Барти открывал рот, но не мог закричать. Бил кулаками, пинался ногами без толку. Барти на секунду прислонился к стене лбом, а потом вдруг увидел перед собой Рабастана и Рудольфуса: он казались какими-то плоскими, когда активно разводили руками и смотрели на него во все глаза. Барти обвёл взглядом знакомый коридор, протянул руку вперёд и наткнулся на что-то гладкое, прохладное и мягкое. Холст.
* * *
Ты, наверное, тоскуешь по семье.
Барти вздрогнул так бесшумно подобрался к нему Руди.
Я всегда думал, продолжил он, что мой отец слишком требователен ко мне. Мы часто ссорились из-за оценок я не был так хорош в учёбе, как Рабастан, а он будто и не замечал, как я стараюсь. Он всегда знал, когда я лгу: будто чувствовал это каким-то местом. Ещё мне казалось, что мать и вовсе на меня внимания не обращает
Барти красноречиво молчал, но Руди и не думал останавливаться: наоборот, подошёл ближе, постарался заглянуть в глаза, но Барти старательно отводил взгляд, щурясь от яркого солнца. День выдался прекрасный: тепло, но не жарко, в голубом небе ни облачка. Трава вокруг особняка казалась неестественно зелёной, будто окна, как в слизеринских подземельях, были заколдованы и показывали несуществующую картинку.