пару часов стали лучшими друзьями. Во-первых, мы совершенно разные люди. Немец и американец; подозрительный, с угрюмой серой рожей ханыга-потрошитель и весьма приятный собой покалеченный сопляк; двадцать пять на восемнадцать. Во-вторых, мальчишка страшно ослаб. Он не сказал, на чем добирался в Семнадцатый, как, сколько времени он потратил на путь, но за него давали недвусмысленные намеки изможденные глаза, впалые щеки и обтянутые кожей ребра. В-третьих, он ранен. Билл говорил о чем-то немного, пытался абстрагироваться, но вскоре снова смотрел на свою забинтованную ногу и бледнел еще сильнее, а бледность отдавала зеленцой. Да и нельзя забывать о том, что я никогда не был общительным. Мне хватало редких ловецких шухеров, движух и пьянок, чтобы как следует наговориться. Все мы, Ловцы, были оторваны от социума, а это накладывало определенный отпечаток на наше поведение и замашки.
Но я честно помогал ему, чем мог. Я сделал ему инъекцию в полдень и напоил россыпью таблеток, цветных таких, пестрых. Мне нравится все яркое, словно я какая-нибудь чопорная, но любопытная сорока. Каким-то неведомым чудом мне удалось весьма бедно накормить его. Из человеческой еды нашлись только крекеры и кофе, и хотя Билл откровенно давился горьким напитком, был искренне благодарен хотя бы за это. Видимо, мне все же придется к вечеру найти в завалах кухни пару банок тушенки и хотя бы разогреть ее на сковородке, ухитрившись не спалить убежище. Если я мог жить на перцах, сигаретах и кофе, то мальчишка вряд ли.
Потом нас ждал героический поход в крохотную захламленную уборную, отделенную от ванной тонкой стенкой. Мне не особо стыдно признать, что на бачке унитаза заметны капли засохшей спермы, а в углу, помимо бутылок и окурков, одиноко стояла сломанная год назад винтовка, которую мне просто впадлу чинить. Хотя Билл мялся, как невскрытая малолетка с раздвинутыми ногами, хотя утверждал, что справится сам, я послал его и придержал за талию, пока он отливал. Голого, худого и неуклюжего.
Наверное, прием пищи, шприцы и походы в туалет его правда вымотали слабого и измученного. Я помог ему улечься в кровати и дал персональное одеяло, намереваясь проблеваться от собственной доброты и заботы.
Ну пиздец, буркнул я, когда Билл вырубился и засопел, спрятавшись в теплые ворохи по уши. Мать Тереза.
Но в принципе это не было слишком уж сложно, да и парнишка нуждался в помощи. К тому же, он показался мне довольно приятным желторотиком, с которым грех не повозиться. Билл почти одного роста со мной, но гораздо худее. Его волосы короче моих, только на шею ложатся, тепло-русые, какие-то карамельные, что ли. Понятия не имею, как называется этот цвет, не похожий на блонд, но и не дотягивающий до шатена. Большеглазый, с полупрозрачным светло-голубым взглядом, пухлогубый, веснушчатый совсем мальчишка, не тянущий даже на свои паршивые ломаные восемнадцать. В общем, не совсем то, что меня привлекало, но от этого я не мог его вышвырнуть на улицу голым задом в лужу. В мире, где людей почти не осталось, так не делается, хотя, будь я проклят, не все такие моралисты.
И только покончив со всей этой нервотрепкой, я наконец расположился в кресле перед ноутбуком в приятной полутьме, надвинув на нос съезжающие очки указательным пальцем. Электрический чайник зашумел, спустя минуту я уже делал первые затяжки, выпуская в комнату клубы дыма, и гремел ложкой, размешивая растворимый кофе. Когда-то Якудза угощала меня настоящим кофе. Она измельчила крупные ароматные зерна, освободив их еще более крепкий запах, сварила их и разлила в чашечки, и, клянусь богом, это лучшее, что я когда-либо пил. Но после того, как я, раздобыв турку, спалил ее к чертям и едва не устроил пожар, понял, что круче растворимой бормотухи мне не светит. С тех пор и давился, изредка наслаждаясь изысками моей хорошей подруги.
Сигаретный дым вышел изо рта сизой струйкой и хлынул на клавиатуру, как хреновый полтергейст. Я простучал по клавишам и честно проверил почту, отдавая честь этому весьма часто повторяющемуся ритуалу. С тех пор, как видеозаписи и сообщения были отправлены, прошло пять часов, а это много даже для нашей якобы неспешной жизни.
Оказывается, новость о Билле уже не числилась тайной. Кто-то, либо паршивое трепло Богомол, либо любитель взламывать почту Каспер, растрещал всем о том, что я раскидал Калек и забрал мальчишку к себе. Это известие всколыхнуло нашу крохотную сеть, и ребята терялись в догадках. Еще просили подробностей. Неудивительно! Надо было видеть, что произошло, когда Бес притащил себе из жилых районов щенка добермана, которого назвал Рич. Мы все по очереди съездили к нему, насюсюкались с псиной, а потом всей кодлой обмыли бесово приобретение, ужравшись
в хламину и заблевав его коврик. Ричи потом долго нас шарахался. Теперь с ним так просто не пошутишь яйца оторвет к чертовой матери. Он вообще за Беса кому угодно глотку перегрызет.
Не успел я до конца пролистать всю скопившуюся флудилку Малыша, Беса, Якудзы и Каспера, как динамики взвыли, и на экране всплыла фотография Отца. Либо отправит на задание снова, чтобы переделал, подумалось мне, либо отчитает. Оказалось, не произошло ни то, ни другое.