Билл посмотрел на меня грустно и долго, не без тоскливой улыбки. Если бы я видел чуть больше, то наверняка рассмотрел бы в этом мутном светло-голубом взгляде огромное желание не делать то, что он собирается сделать, и не говорить о том, что он собирается сказать. Если бы я был сильнее, то наверняка смог бы в эту же минуту выдать ему все, что думаю. Выплеснуть свои чувства. Но боялся и чувств, и его реакции. Сказывалось прошлое Рудольфа Альтмана, которого сначала просто считали ничтожеством, а потом и вовсе не позволили развить отношения, как это сделал Отец, едва узнав о шашнях с Якудзой. Снимать мне шлюх до конца своих дней, ох и снимать
Я подумал. Я не могу, Олень. Прости. Кстати, эти сигареты лучше тех. Те горчили.
И мы рассмеялись. Глупо, делая вид, что все нормально. Смех один из способов тактично, но отчетливо наигранно уйти от темы.
Мне оставалось только вздохнуть и заткнуться, затянувшись сигаретой, когда он ушел мыть за нами гору посуды. На ужин (истинное обжорство) чудо-холодильник преподнес узникам района холодное темное пиво и тушеную с овощами свинину Билловых рук синтез немецкой кухни и американских гастрономических изысков.
Рука дрогнула, пепел осыпался прямо на белоснежные листы, покрытые бесконечными полосами текста отчета. «Возраст: около двадцати семи лет. Особь мужская. Рост: шесть с половиной футов. Отсутствует левая рука и три пальца на правой. Ноги в норме. Разряд: третий. Наблюдается деформация черепа. Поведение девиантное. Неоднократные попытки каннибализма присутствуют (см.приложение 23, видеозапись 2.44.)».
Я тебя понял, потом сказал я ему в спину, когда он вытирал тарелки. Я улыбался. Несмотря даже на то, что хотел надраться до полусмерти или сделать что-то похуже. Несмотря на то, что каждой клеткой тела чувствовал, как мне хуево. Но я действительно рад, что ты поправился, Билл. Рад твоей компании и тому, что ты жив.
Я знаю. И вижу, вздохнул он и ушел.
А я до сих пор не знал, не видел и не понимал, что происходит, пил свой холодный кофе, от которого тошнило, вслушивался в сопение мальчишки из другой комнаты и курил сигареты, от которых тошнило еще больше, чем от кофе.
И потом я подскочил, как ужаленный, потому что сработала сигнализация. В четвертом, блять, часу утра. Остатки кофе пролились на голую грудь. Я вообще-то тут в одних трусах сидел, знаете ли. Вырубив воющую сирену, которая, впрочем, Билла не разбудила, я, прихватив винтовку, набрал на клавиатурке тринадцатизначный пароль и открыл двери.
Там, за пределами обнесенного бетоном, железом и наэлектризованной егозой убежища, стоял черный внедорожник с прицепом, ловящий чистым корпусом блики слабо горящих прожекторов, натыканных на убежище, как вишенки на шварцвальдском торте. Рядом худая жилистая фигура невысокого мужчины. Начищенные высокие ботинки, узкие джинсы, куртка нараспашку и злющий, как морское чудовище, доберман Рич. Я понятия не имел, на кой-хрен Бес приперся сюда в такое время. Кристиан Эберт улыбался, как сам Дьявол, ехидно щуря ядовито-зеленые глаза.
Отлично выглядишь, Олень, прыснул он, поднимая вверх большой палец. Мне всегда нравились полуобнаженные мальчики с оружием. Безумно сексуально!
Чего тебе? фыркнул я, опуская винтовку. Вот знал бы, что это Бес замотался бы в одеяло или хотя бы штаны надел. Перед
ним дефилировать в таком виде напрашиваться на шутки ниже пояса и пожирающие взгляды. Нет, он никогда не успокоится.
Вот за это я тебя и люблю, сразу за дело берешься! Просто чудо, а не мальчик!
Я закатил глаза и демонстративно повернулся, открывая дверь в убежище. Он тут же понял мои намерения и перестал пороть херню.
У меня четырнадцать трупов, Олень. Погрузить поможешь?
И я побрел одеваться в полутьме, потому что если Кристиану отказать можно, то Бесу не отказывает никто. Он здесь Бог, пусть и весьма смертный. Может, как человек он и слыл редкостным дерьмом в моей интерпретации, зато Ловец из него вышел первоклассный, такой, с каким надо считаться. Так что через десять минут мы уже ехали с ним в его внедорожнике, я тянул из термоса обжигающий кофе и чувствовал спиной злые коньячные глазки Ричи. Эберт колесил по черному асфальту, удаляясь от моего убежища.
Отцу нечем кормить своих каннибалов, попросил меня предоставить несколько экземпляров, рассказал Бес о том, с какого черта мне предстояло грузить с ним четырнадцать сучьих трупов. Тут в округе скрывалось порядка двадцати Калек. Совсем плохие, Олень, слабенькие. То безногие, то вообще параличники какие-то. Мучились здорово. Я помог.
Если вы думаете, что в его словах сквозит сарказм, то вы глубоко заблуждаетесь. Волки санитары леса. Они убивают слабых и больных, регулируют популяцию. Тем же занимался и Крис, правда, в масштабах Района 17. К своему делу он подходил со всей строгостью и ответственностью. Я молчал и изредка кивал, рассматривая черноту за окнами. У меня не было ни малейшего настроения разговаривать с ним, а уж тем более слушать истории о легендарном бесовом милосердии. Скорее бы уже разделаться с работой и уехать домой. Вот напьюсь, помяните мое слово! Может, хоть так смогу уснуть.