Он что, правда хороший доктор? с недоверием прошептал мальчишка мне на ухо, косясь на Богомола, обнимающимся с унитазом.
Лучше, чем ты думаешь, брат, заверил его я и с сочувствием покачал головой. Джонни Вуд почти всегда подыхал с похмелья, неимоверно часто блевал с перепоя, но упорно продолжал спиваться, что не мешало ему шить нас и пороть уколами уверенной рукой прирожденного врачевателя.
Когда очухавшийся и умывшийся Богомол уложил Билла на свой страшный холодный стол, предварительно заставив снять джинсы, когда принялся снимать повязку с ноги, парень отвернулся и сжал пальцами края рубашки. Кажется, он боялся крови, и не столько чужой, как родной собственной. Мне и самому стало не по себе, когда я увидел то, что стало с голенью: док кое-как сшил расхреначенную плоть, и, клянусь, никто в мире не сделал бы этого лучше. Даже если все это успешно зарастет, нога останется кривой. Однако наш врачеватель был доволен тем, как медленно, но уверенно
заживает страшная рваная рана, и даже похвалил меня за то, что я, цитирую: «конечно, распиздяй, но хоть на что-то сгодился и с таблетками не напортачил».
Он повозился с голенью еще немного, обработал ее какой-то дрянью, строго запретил попытки наступать на искалеченную ногу, пообещав вырывать обе за непослушание. Ко всему прочему он снова вручил мне мешок таблеток и шприцов с ампулами, ювелирно перевязал Билли и удовлетворенно икнул.
Простите, сэр начал было парень.
Джонни, просипел док. Или Богомол. Никаких «выканий», сынок.
Слушай, Богомол, когда я смогу ходить?
Пропойца в грязном халате поправил свои огромные очки и ненадолго задумался, буравя осоловелыми глазенками стену по ту сторону толстых линз. Он многозначительно почесал щетинистый подбородок, смерил комнату шагами и, признаться, навел на своего пациента страху своими телодвижениями и раздумьями.
Месяца полтора, я думаю, наконец заговорил он. Плюс-минус пару недель и зашагаешь. Вообще-то все зависит от того, насколько серьезно ты к этому отнесешься. Сейчас от тебя требуется покой, а от Оленя своевременная помощь с уколами и таблетками. В общем, сынок, радуйся, что не остался без ноги.
От Оленя всегда что-то требуется, вставил я свои пять копеек, потому что по стечению обстоятельств работал больше других.
Заткнись, фыркнул Богомол. И вообще Я хочу спать. Валите отсюда, вы оба.
Мы и свалили. Билл сделался совсем серым и убитыми глазами смотрел в окно, пока мы добирались до дома в моей чудовищно-желтой машине. Я готов был поклясться, что ему вновь хотелось реветь, но парнишка сдержался и только отчетливее помрачнел.
Все будет нормально, пообещал я ему. Завтра привезу для тебя кое-что.
На следующий день с неба спустился на своем чудо-вертолете Апостол. Он уже не косился на меня, не задавал странных вопросов по поводу заказанного мной сахара и джема, потому что вести о моем новом сожителе разлетелись, как шмотки на распродаже. Мы все были здесь, кроме Каспера. Наш молчун, видимо, скитался по Району и возился с заданием, и потому Малыш, рыжий здоровенный ирландец Броган, прекрасно общавшийся с ним, взял на себя ответственность довезти до знакомого убежища пару коробок с провизией.
Якудза, бросив нам приветствие, быстро погрузила ящик с припасами в багажник своего черного пикапа и столь же быстро смылась, просвистев шинами по асфальту. Очевидно, Наоми была не в настроении, раз лишила нас возможности перекинуться с ней хотя бы парой фраз. Может, это все из-за меня и того, что мы давно с ней не проводили времени вместе. Не знаю. Малыш тоже не стал задерживаться. Он, широко улыбаясь во все тридцать два, от души поблагодарил Апостола, загрузил авто и уехал в противоположную сторону, намереваясь сначала посетить убежище Каспера, хотя для всех нас оставалось загадкой, что же так сблизило этих двух Ловцов до степени доверия паролей от системы безопасности. Я ничуть не удивился тому, что Бес как всегда задержался.
Он курил тонкие сигареты и посматривал на меня сквозь пелену дыма, намереваясь забрать свои ящики последним. Кристиан Эберт считался самым странным и отбитым из всех Ловцов, когда-либо работавших в Семнадцатом. Этот тридцатилетний мутный тип был оккультистом, вечно выряжался во все черное, носил кучу колец и даже подкрашивал свои едкие, невыносимо-зеленые глаза, цвет которых зачастую принимали за эффект линз. Однако линзы он не носил. Бес худ, жилист, никогда не хвастал высоким ростом, но лицом, признаться, действительно вышел. Он, сколько мы его знали, красил свои длинные волнистые волосы в эбеново-черный цвет и был бледен, словно призрак, хотя все мы здесь белее снега. В черном авто Кристиана сидел тревожный, злой, как Сатана, доберман Рич, вымахавший из щенка в клыкастую машину для убийства. Крисси у нас конченый ублюдок. Ублюдок, пытающийся ко мне подкатить вот уже три сучьих года.
Нарушаешь устои, Руди, заметил он, рассматривая тлеющую сигарету. Обзавелся новеньким, и прячешь его, как лепрекон золото на том конце радуги.
Ему и без того несладко пришлось, бросил я, принимая от Апостола тот самый биллов подарок пару костылей, чтобы он мог хоть как-то самостоятельно передвигаться по моим завалам. Мальчишке половину ноги сожрали, и он прикован к койке еще надолго. К тому же, пару дней назад он узнал, что ему даже некуда идти. Не уверен, что созерцание твоей рожи пойдет ему на пользу.