Я прошел по размытой тропке дальше вдоль гребня. Южнее к морю спускались лесистые отроги один, другой, третий, и так до самого Пендлтона. Возле вершины тропка сворачивала к югу, в расселину, такую узкую, что летом ручей на ее дне пересыхал. Под эвкалиптами подлесок не растет, и на крутом склоне расселины старик разбил ульи, десятка два белых деревянных колод. Здесь же обнаружился и он сам в шляпе и накидке от пчел похожий на ребенка во взрослой одежде. Однако расхаживал он там довольно бойко я хочу сказать, для своих ста с лишком лет. Так и снует между ульями из одного вынет рамку, тронет перчаткой, другой пнет, третьему погрозит пальцем и, бьюсь об заклад, хотя лица за шляпой не видел, говорит без умолку. Том говорит со всеми: с людьми, сам с собой, с деревьями, с собаками, с небом, с рыбой на тарелке, с камнем, о который споткнулся и, разумеется, с пчелами. Он задвинул рамку на место и огляделся во внезапной тревоге. Заметил меня и помахал рукой. Я подошел, и Том снова занялся ульями, а я смотрел, как он шагает коленные чашечки ходят ходуном. И руки в длинных рукавах мотаются, чисто плети надо думать, для равновесия.
Не подходи к ульям, зажалят.
Тебя ведь не жалят.
Он снял шляпу и отогнал пчелу к улью:
Меня и жалить-то теперь некуда. Да они и не будут: знают, лапушки, кто за ними ходит.
Мы отошли от ульев. Седые стариковские волосы развевались на ветру, и мне казалось, что они сливаются с облаками. Борода заправлена под рубаху. Туман поднимался, образуя потоки облаков. Том потер покрытую веснушками лысину:
Пойдем, Генри. От холода пчелки совсем рехнулись. Ты бы слышал, что за чушь болтают. Как окуренные. Чайку выпьешь?
Обязательно.
(У Тома чай такой крепкий выпил и почти сыт.)
Уроки
выучил?
А то. Слыхал, покойника волнами выбросило?
Я ходил смотреть. К северу от устья. Похоже, японец. Мы закопали его за кладбищем, где они все.
По-твоему, что с ним приключилось?
Ну Мы свернули к дому. Кто-то его застрелил. Я открыл рот, Том хохотнул:
Полагаю, за попытку посетить Соединенные Штаты Америки. Однако Соединенные Штаты Америки закрыты для посещения.
Старик шел через двор, не глядя под ноги, я трусил по пятам. В доме он продолжил:
Кто-то объявил нас запретной территорией, мы в черте оседлости, приятель, а вернее, не в черте, а черт те где. Эти корабли на горизонте они такие черные, что видны даже в безлунную ночь: тоже мне, маскировка. Я не встречал иностранца живого иностранца с того самого дня, а у мертвого много не выспросишь, хи-хи. Долгонько для случайного совпадения, а есть и косвенные свидетельства. Однако вопрос вот в чем: кто нас стережет? Он наполнил чайник. Моя гипотеза такова: нас закрыли от людей, чтобы защитить от нападения и уничтожения Но я уже излагал тебе эти взгляды? Я кивнул.
И все же, если на то пошло, я даже не знаю, о ком говорю.
Они китайцы, да?
Или японцы.
Как ты думаешь, они заняли Каталину, чтобы никого сюда не пускать?
Знаю только, что на Каталине кто-то есть и это не наши. Видел, как ночью весь остров сияет огнями. Да ты и сам видел.
Еще бы, сказал я. Красотища.
Похоже, теперь Авалон оживленный маленький порт. Без сомнения, на том берегу есть гавань побольше. Какое счастье, Генри, хоть что-нибудь знать наверняка. Поразительно, как мало нам известно. Знание ртуть. Он подошел к очагу. Но на Каталине кто-то есть.
Надо бы сплавать туда и посмотреть кто. Он мотнул головой, глянул в окно на быстро струящийся туман и сказал невесело:
Мы бы не вернулись.
Потом подбросил на тлеющие угли сучьев. Мы сели в кресла у окна и стали ждать, когда закипит чайник. Море было в серых заплатах, светлых и темных, а между нами и солнцем пролегла цепочка серебристых пуговиц. Похоже, туман прольется дождем везет Николену-старшему, в дождь ловить можно. Том состроил гримасу, тысячи морщинок сложились в новый узор.
«Что случилось с летнею порой, пропел он, когда жизнь была чудесна» .
Я подкинул еще сучьев, не трудясь откликаться на сто раз слышанную песню. Том без конца рассказывает про старые времена, например, что наше побережье было безлесной, безводной пустыней. Однако, глядя в окно на лес и клубящиеся облака, чувствуя, как огонь согревает холодный воздух в комнате, вспоминая ночные похождения, я думал а верить ли старику? В его книжках я не нашел подтверждения и половине историй и вообще, вдруг он научил меня читать неправильно, чтобы чтение подкрепляло его слова?
Это было бы слишком сложно, решил я, наблюдая, как он сыплет в чайник заварку травки, собранные на материке. Мне припомнилось, как на толкучке он догнал меня, Стива и Кэтрин пьяный, возбужденный и затараторил: «Глядите, что я купил, что у меня есть!» Он потащил нас под фонарь и показал половину драной энциклопедии, открытой на картинке: черное небо над белой равниной и две совершенно белые фигуры под американским флагом. «Видите, Луна! Я вам говорил, мы туда высаживались, а вы не верили». «Я и теперь не верю», сказал Стив и чуть не помер со смеху, когда старик полез на стену. «Я купил эту книгу за четыре горшка меду, чтоб убедить вас, а вы не верите?» «Не верим!» Мы с Кэтрин тоже были изрядно поддамши и хохотали до упаду. Однако Том сохранил картинку (хотя выкинул энциклопедию), и позже я разглядел Землю голубой шарик в черном небе, маленький, как наша луна. Помню, таращился на картинку битый час. Так что самая невероятная из Томовых историй подтвердилась, и я был склонен верить большинству остальных.