Чего-чего? Том взглянул на меня. Чего вы там наворотили?
Я рассказал, как мы ходили в Сан-Клементе. Когда я дошел до пластмассовых ручек, старик принялся хохотать плюхнулся на стул и стал смеяться хи, хи, хи, хи, хи, и так до конца рассказа, включая нападение мусорщиков с сиреной.
Николен, хмурясь, стоял над ним.
Теперь мы знаем, что ты наврал.
Хи, хи, хи, хи, хи, кхе-кхе. Ничего подобного. Том Барнард всегда говорит правду. Как вы думаете, почему пластмасса была под серебро? Стив многозначительно взглянул на меня. Разумеется, потому, что обычно это было серебро. Вы раскопали какого-то бедолагу, который умер в нищете. Семья купила дешевый гроб. А с какой радости вам вздумалось раскапывать могилы?
Из-за серебра, сказал Стив.
Не повезло вам. Том взял еще чашку, налил. Я вам говорю, обычно хоронили в серебре. Сядь, Стивен, и выпей чаю.
Стив придвинул деревянный стул, сел и начал прихлебывать чай. Том устроился в кресле и обхватил шишковатыми руками чашку.
Настоящих богачей хоронили в золоте, сказал он с расстановкой, глядя на идущий от чашки пар. А одного так и в золотой маске, повторяющей его черты. В погребальном
покое у него стояли золотые статуи жены, собак, детей и золотые тапочки на ногах, а по стенам мозаичные картины главных событий его жизни, сплошь из самоцветов
Врешь, сказал Стив.
Серьезно! Вы же видели развалины, и будете говорить мне, что люди, которые там жили, не осыпали своих покойников серебром?
Но зачем? спросил я. Зачем золотая маска и все остальное?
Затем, что они были американцы. Старик отхлебнул чаю. И это еще мелочь. Он отрешенно взглянул в окно. Будет дождь. Снова отхлебнул, помолчал. А зачем вам серебро?
Я промолчал затея была Николенова, пусть сам и отвечает.
Чтобы менять на вещи, объяснил Стив. Чтобы покупать нужное на толкучке. Путешествовать вдоль побережья, например, и выменивать в дороге еду. Он взглянул на внимательное лицо старика: Путешествовать, как ты в молодости.
Том пропустил последнее замечание мимо ушей:
На все нужное вы можете заработать своим трудом. Например, рыбной ловлей.
Так далеко не уйдешь. На себе, что ли, эту рыбу переть?
Ты в любом случае далеко не уйдешь. Судя по всему, большие мосты разбомблены. Даже если и доберешься куда, местные оберут тебя и убьют, а нет серебро все равно когда-нибудь кончится и тебе придется работать на тех же местных. Копать выгребные ямы или что-нибудь такое.
Мы сидели и смотрели на огонь. Дрова потрескивали. Стив упрямо вздохнул. Старик отхлебнул чаю и продолжил:
Через три дня, если позволит погода, отправимся на толкучку. К твоему сведению, дальше, чем когда-либо. И новых людей там больше.
В том числе мусорщиков, сказал я.
Не связывайтесь с молодыми мусорщиками, сказал Том.
Уже связались, ответил Стив. Теперь вздохнул Том:
И без того слишком много стычек и ссор. Зачем? Когда живых раз, два и обчелся?
Они первые начали.
В стекло ударили большие капли дождя. Я смотрел, как они стекают, и жалел, что у нас нет окна. Хотя дверь была закрыта, а небо затянуто тучами, книги, посуда, лампы и даже стены слабо серебрились, будто подсвеченные изнутри.
Не смейте драться на толкучке, сказал Том. Стив тряхнул головой:
Не будем, если они первые не начнут. Том нахмурился и сменил тему:
Урок выучил? Стив мотнул головой:
Работы было много извини. Помолчав, я сказал:
Знаете, что мне это напоминает?
Что напоминает что? спросил Том.
Берег. Как будто сперва были только холмы и долины, до самого горизонта. Потом какой-то великан провел посередине черту, и все к западу от нее опустилось и стало океаном. Там, где черта разрезала холм, получился обрыв, а где долину болото или пляж. Но везде по прямой, понимаете? Холмы не вдаются в океан, волны не заливают долины.
Это разлом, сказал Том задумчиво, словно сверяясь с книжкой у себя в голове. Поверхность земли состоит из огромных плит, которые медленно ползут. Честно! Очень медленно может быть, на дюйм за время вашей жизни, за время моей на два, а мы живем за разломом, вдоль которого плиты соприкасаются. Тихоокеанская плита ползет на север, наш берег на юг. Потому и прямая линия. И землетрясения вы их помните оттого, что плиты трутся. Однажды однажды в старые времена землетрясением разрушило все прибрежные города. Дома падали, как в тот самый день. Начались пожары, нечем было тушить. Автострады вроде нашей встали дыбом, и поначалу никто не мог приехать, даже спасатели. Многие тогда погибли. Зато когда догорели пожары понаехали отовсюду. Пригнали машины, привезли материалы, пустили в дело то, что осталось от домов. Через месяц на месте прежних стояли новые города, словно землетрясения не было в помине.
Врешь, сказал Стив. Старик пожал плечами:
Так было.
Мы сидели и сквозь косые струи дождя смотрели на долину внизу. Черные ливневые щетки мели испещренное барашками море. Несмотря на годы трудов, на квадратики полей у реки, на мостик и крыши домиков деревянные, черепичные, из телефонного провода, несмотря на все это, главным признаком человеческого присутствия в долине оставалась автострада мертвая, в трещинах, наполовину занесенная песком и бесполезная. На наших глазах бетонные плиты намокли, стали из беловатых серыми. Много раз мы сидели вот так у Тома, пили чай и глядели в окно Стив, и я, и Мандо, и Кэтрин, и Кристин, занимались уроками или пережидали ливень, и много раз старик рассказывал нам про.Америку, и всякий раз показывал на бетонку. Он описывал мчащиеся по ней автомобили, так что я почти видел их: огромные стальные махины всех оттенков и форм спешат по делам в Сан-Диего или Лос-Анджелес, летят друг другу навстречу, рулят, чудом избегая