Давно, давно задумал это пан! В иных местах, где черкасы посговорчивее, все села давно записаны за такими, как пан Станислав. Только сосед нам попался больно непонятливый. Два раза пан Мацапура с сотником валковским говорил, предлагал села да поселян делить. Но вот уперся пан Логин, не захотел «вольности» рушить, словно гетьман Зиновий до сих пор в Чигирине правит. Уперся на свою беду. Теперь он далеко, а мы здесь, и никто не остановит наших шабель!
Впрочем, села да хлопы это забота пана Станислава. Мне нужно другое. Совсем другое!
Михал, мой десятник, предложил ехать напрямую, через Минковку и Копинцы, но я все же поостерегся. Минковка рядом с Валками, а встречаться слишком рано с панной
Яриной и ее сиволапым воинством ни к чему. И не потому, что мы их боимся. Всему свое время. Сначала алеф, затем бейт
Впрочем, дорог много, а хлопцы не зря что ни день учатся выездке. И кони хороши! За каждого не золотом плачено кровью.
Не скуп мой пан!
Позади поле, заснеженное, голое; впереди холм, а за ним уже Гонтов Яр. Проселками ехать трудно, зато никто не заметит, не предупредит селюков.
В первые годы, после того как спала багровая пелена с глаз, я усомнился. Те, ради которых я воззвал к Святому, благословен Он, уже мертвы, и моя шабля упилась их грязной кровью. Не съеден ли мой хлеб, хлеб Мести? Ведь глупые посполитые в глухих селах даже не слыхали об Умани и о кровавом псе Зализняке!
Да, я усомнился. Усомнился, а потом понял.
Виноваты!
Они все виноваты сыновья, внуки и правнуки убийц. Тех, кто истреблял мой народ. А их дети? Неужто они вырастут без греха? Нет, мой путь не кончен! Всех! Всех до седьмого колена, как и велит Закон!
Тем более времени осталось мало.
Они уже встретились Смерть, Двойник и Пленник.
Песчинки падают, и я не стану колебаться. Верно говорил Иешуа бен-Пандира: эти галилеяне не грешнее всех прочих, но и они погибнут если не покаются. Но они не каются, значит, и мне не о чем жалеть!
Пан сотник! Пан сотник! Куда теперь?
Ах, да! Приехали! Вот он, Гонтов Яр!
Нужную хату нашли сразу почти в самом центре, неподалеку от церкви. Я даже не стал смотреть на рисунок, сделанный Гринем Чумаком. Вот она обычная хата, на соломенной стрехе лежит снег, окошки заиндевели
Хата обычная, да возле нее не по-вечернему людно. С темнотой, как водится, посполитые прячутся и двери запирают от лихих людей да от собственных страхов. Сегодня же на улице толпа. Сани, еще одни, в густых лошадиных гривах пестрые ленты. Двери открыты, возле них дружки
Значит, все верно свадьба!
С коней!
Я оглянулся сердюки привычно перекрывали улицу, Михал расставлял хлопцев вокруг хаты. Нападать на нас некому, но и ворон ловить нельзя. Мало ли? А вдруг мой чувствительный пан Григорий в последний миг душу решил спасти и послал гонца к панне Ярине? Ничего, пусть! Рушницы наготове, да и шабли под рукой
Михал! Ждать здесь, никого не подпускать!
Я поправил шапку, стряхнул снег с плеча. Все-таки на свадьбу идем!
Первый десяток со мной!
Те, что толпились у дверей, сразу догадались отбежали в сторону, пытаясь спрятаться в промозглой ночной темноте. Я усмехнулся пусть! Кто-то должен остаться, чтобы поведать остальным
Я обернулся, махнул рукой:
Всех, кто выскочит, рубить в пень! И найдите соломы
А девки, пан сотник? послышался чей-то обиженный голос.
Вэй, кому что, а курци просо! Конечно, хлопцы рады развлечься, но задерживаться нельзя. Того и гляди, иные гости на свадьбу пожалуют.
С собой захватим, решил я. Все одно привал делать. Михал, отберешь двух, посмазливей, для пана.
Ну, это как водится!
Итак, сегодня в замке у моего славного пана будут новые гостьи. А заодно Гринь Чумак порадуется. Тоже доброе дело!
Я вынул шаблю и шагнул на порог. В лицо пахнуло теплом и запахом браги. На миг стало не по себе. Какими бы ни были те, что сейчас погибнут, они все-таки люди, созданья Б-жьи! И свадьба Б-жье дело!
Но тут вспомнилось.
Нет, не вспомнилось!
Я никогда этого не забывал!
Никогда!
Рахиль, старшая сестра, высокая, черноглазая, первая красавица в семье. У нее тоже должна была быть свадьба всего через неделю. И жених славный Лев Акаем, отцов ученик. Добрый парень, он как раз из Кракова вернулся, хотел стать меламедом в нашем хедере.
Его зарубили на глазах у сестры. А ее насиловали долго, целой толпой. Сначала она кричала, потом затихла
Я поправил шапку и горько усмехнулся.
Горе вам, дщери Вавилонские!
Давай, давай, сучонка! Пока пляшешь жива будешь!
Хлопцы разошлись не на шутку. Кто-то свистел в такт, кто-то об заклад бился долго ли еще пропляшет. Остальные ее подруги лежали рядом нагие, бесстыдно раскинув ноги. Им уже не плясать.
Я отвернулся. Иногда самому становится тошно. Но делать нечего вырастил волков. В ушах до сих пор стоял вой, отчаянный вой сгоравших заживо. И дух знакомый дух горящей плоти.
Жги, жги, стерва! Пан сотник, может, с собой возьмем? Крепкая, одной на всех хватит!
Я не удержался обернулся. Девка (кажется, подруга невесты, не упомню уже) не кричала,
не выла тоненько повизгивала. В глазах не было ничего даже страха. Но она продолжала плясать, истово, не останавливаясь ни на миг. Да, жажда жизни сильнее всего боли, страха, стыда. Даже сейчас, избитая, опозоренная, она все еще хочет жить