Если бог миротворец в единственном числе, то почему так много различных вероисповеданий? Родись я в Турции, был бы магометанином, если бы родился в Германии, был бы лютеранином, в Англии кальвинистом, в Италии католиком. Но я появился на-свет в России и потому верный христианин. Так не должен ли мой разум сомневаться в существовании единого миротворца? Люди в разных странах сами творят тебе идолов таких, какие их больше устраивают. О, эти сомнения! Можно ли узнать с наивысшей степенью достоверности, когда лжец не лжет? Следует ли верить, когда он говорит правду?
Перестаньте, грешник, прошептала Евдокия, вовсе не желая, чтобы он замолчал. Это ее настроение Владимир угадывал безошибочно. Он вовсе не пытался ее переубедить и обратить в «свою веру». Весь ход его мыслей был направлен на то, чтобы блюстительница монастырских нравов, хочет она того или нет, раскрыла перед ним самую суть происходящих за стенами этой обители событий, назвала их участников.
Монахиня глубоко задумалась над словами бывшего епархиального секретаря. Из этого состояния ее вывел негромкий голос собеседника:
Божественная заповедь гласит: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». Даже тайна исповеди ускользает из строгих оков ее обладателя и становится явью
Не трогай же святая святых! воскликнула игуменья, но он продолжал:
На исповедальную Голгофу приходила недавно одна особа, как вы, молодая. «В чем грешна? спросил духовный отец. Она замешкалась. Тогда батюшка начал подсказывать всевозможные варианты грехов. «Не согрешила ли ты, раба божья, памятозлобием?» Молчание. «Злосоветием?» Опять молчание. «Может, грешна сребролюбием?» И отец духовный получил от кающейся рабы божией увесистую сумочку, набитую драгоценностями, и услышал слова: «Не все грехи назвал, батюшка, за остальное после откуплюсь!» «Чужое брала?» продолжал
батюшка. «Грешна», последовал ответ. «Надежно спрятала?» «Да». «Сквернословила?» «Грешна, батюшка». «А теперь повторяй за мной: «В том, что по забвению не сказано мною, каюсь и сожалею».
Как ужаленная, игуменья отпрянула от собеседника, но он, улыбнувшись, удержал ее:
Тайна исповеди, которую ты, сестра во Христе, поведала, очищаясь от грехов, стала явью. Я воспроизвел этот шедевр откровения перед духовным лицом, от которого стало известно, в каких грехах ты исповедалась.
Игуменья, сраженная неожиданным поворотом дела, сникла, как провинившаяся школьница, но вскоре овладела собой и разразилась злобной бранью по адресу батюшки и Конрада Владимирского, которому тот открыл тайну преосвященного владыки Паисия о схороненных в монастыре ценностях. Ноги игуменьи подкосились, она рухнула в кресло.
Выплакавшись, вскочила так проворно, словно ее подбросила с сиденья пружина.
Мы должны уничтожить этого разбойника! и кинулась к двери. Чекист ее остановил.
Кто это «мы»? спросил он, удерживая Евдокию за руку.
Я и настоятельница!
И она тоже он не договорил готовые сорваться с уст слова «хитрая мошенница»?
Да.
Владимирского не трогать! приказал бывший епархиальный секретарь. Тайник я возьму под надежную охрану. А вы ведите себя со своим избранником так, как положено. И постарайтесь узнать, есть ли у него сообщники, с которыми он пытается выкрасть клад? Кто они? Нужно также разузнать, с кем из бывших офицеров Владимирский наиболее близок. Ведь их может сблизить не только стремление похитить клад, но и участие в подготовке мятежа. Надо точнее узнать, на какой день готовится восстание. Все, что узнаешь нового о ходе подготовки, будешь сообщать мне.
Все будет так, как вы приказываете, покорно ответила игуменья, дивясь в душе разительным переменам, происшедшим за эти несколько мгновений в поведении и даже во всем облике уполномоченного губземотдела.
На этот раз игуменья Евдокия ожидала епархиального секретаря в своей просторной приемной. Ни слова не говоря, поднялась ему навстречу, прошла, не задерживаясь, к выходу во двор и предложила ему следовать за собой. Они миновали обширный церковный двор, длинный ряд могильных крестов и остановились возле одной из келий. Евдокия тихо отворила дверь и жестом пригласила спутника войти. В густую темноту узкой длинной комнаты через маленькое зарешеченное оконце врывался пронзительный луч света. Келья была похожа на пыточную или тюремную камеру, какие довольно часто встречались в старинных монастырях. Под невысоким подоконником, словно тощие ладони иссохших рук, торчали какие-то крючья. «Не хватает только скелета, прикованного цепями к бетонному полу», с усмешкой подумал чекист. Посредине комнаты во всю ее длину стоял узкий стол, накрытый черной суконной скатертью. Возле него несколько табуреток.
Через три дня на праздник Николая-угодника соберется «святая братия», тихо прошептала игуменья, и чекист понял, что в этой келье назначено сборище контрреволюционного подполья.
С установлением теплой, почти летней погоды участились наезды екатеринбургского епископа в Покровский женский монастырь. И каждый раз его сопровождала целая свита людей, мало чем напоминавших суетливых, смиренных святош, всегда группировавшихся вокруг высокопоставленных представителей духовной епархии. Держались они очень независимо, не высказывая в отношении преосвященного владыки никакого подобострастия.