Несколько раз выводили Мамонта Ивановича на расстрел, но ни признания, ни мольбы о пощаде вырвать у него не удалось.
Когда белогвардейцы были изгнаны из Акмолинска, Мамонта Ивановича освободили из тюрьмы. Комиссару красноармейской части, очистившей Приишимье от контрреволюционного отребья, Монин-отец сказал:
Попал я сюда простым, темным мужиком, а ухожу коммунистом
Пышная, темная шевелюра Мамонта Ивановича
побелела, лицо избороздили глубокие морщины.
Судьба Нестора Монина и других членов Акмолинского Совдепа была трагичной. Им пришлось претерпеть в тюрьме неслыханные издевательства, многие были расстреляны или погибли в «вагонах смерти» Анненкова.
После очередной попойки Сербов, с ним несколько собутыльников, ворвались в темный карцер, где сидел Нестор.
Сотворите ему распятие! распорядился начальник тюрьмы.
Монина повалили на спину, один караульный сел на голову, другие прижали к полу руки и ноги. Палач так долго хлестал распростертое тело, что изнемог от усталости. Обрызганный кровью Нестора, Сербов кричал:
Пой «Боже, царя храни!»
Превозмогая боль, Монин ответил:
Его и так надежно хранят, без божьей помощи.
Я тебя заставлю грызть пол, большевистская сволочь!
О дальнейшей судьбе Нестора рассказывает его сестра Вера Мамонтовна.
Бандиты горели жаждой мести. Заводчик Фуколов привез в тюрьму цепи и предложил заковать в первую очередь Нестора Монина, Феодосия Кривогуза и Тимофея Бочка. Другим цепей не хватало. Белоказаки ездили по дворам и собирали даже металлические путы для лошадей. В тюрьме нашли кузнеца, он выковал из них «браслеты». Пробу сделали на Несторе. Затем заковали Феодосия Кривогуза, Тимофея Бочка и других. Кандалы врезались в руки и ноги, причиняли мучительную боль при малейшем движении. Когда к кузнецу привели матроса Авдеева, Нестор, Феодосии и Бочок едва могли стоять. Были закованы в кандалы и другие. Незакованной оказалась единственная среди арестованных женщина Елизавета Кондратьева.
Недели через две белогвардейцы задумали еще раз продемонстрировать свою силу, а заодно и припугнуть население города. С этой целью они решили повести арестованных в «баню», мол, полюбуйтесь, горожане, на своих бывших главарей.
У тюрьмы, в ожидании выхода заключенных, собрались их родственники, знакомые, соседи, просто любопытные. Наконец ворота были открыты и под конвоем 5060 казаков с шашками наголо вывели арестованных в шеренге по четыре человека. Сытые лошади нетерпеливо танцевали под седоками, оттесняя хлынувших было к заключенным людей.
В толпе раздались крики гнева. Женщины плакали. Слышались потрясающие душу вопли матерей и жен арестованных. Закричала и я от ужаса.
В первом ряду шли Монин, Авдеев, Кривогуз и Катченко. Они улыбались и кивали нам. Нестор в порванном нижнем белье, на ногах какая-то деревянная обувь, руками поддерживал ножные цепи, верно, так было легче двигаться.
Чтобы продлить мучения, заключенных повели через весь город к Ишиму, в баню Гершмана, находившуюся далеко от тюрьмы. Зрелище было ужасное. Через некоторое время начальник конвоя, видя, что сочувствие собравшихся явно на стороне арестованных, дал команду разогнать толпу. Казаки нагайками избивали людей, однако кое-кому, в том числе и мне, удалось окольными путями добраться до бани.
Ни о каком мытье заключенных не было, конечно, и речи. Их там подержали немного и начали выводить. Мне удалось спрятаться. Поравнявшись со мною, Нестор показал на свои цепи: «Подарок Фуколова с его колодца».
Толпа сочувствующих стала еще больше.
Напуганные организаторы этого страшного «спектакля» усилили конвой и оттеснили людей подальше от колонны, направлявшейся к тюрьме.
Связь с тюрьмой мы держали через надзирателя Ивана Хорешко. Как-то в августе 1918 года он сообщил нам, что Нестора в 10 часов утра поведут на допрос в чрезвычайную комиссию по борьбе с большевизмом. Комиссия помещалась в здании мужской школы, через три дома от которого в то время мы жили. Таким образом, Нестора должны были вести мимо нашего дома. Мать, я, брат Георгий и две младшие сестренки вышли на улицу повидать Нестора. Вскоре со стороны тюрьмы показалось четыре всадника, между ними, все в том же изорванном белье, поднимая пыль кандалами, шел Нестор. Мы все плакали. «Сыночек, дорогой, что же они с тобой сделали?!» закричала мать. Казак повернул коня к нам и, потрясая нагайкой над заплаканным, искаженным от горя лицом матери, со злобою проговорил: «Замолчи, старая, а то и тебе будет то же самое»
Через несколько часов избитого и еле передвигающего ноги Нестора повели обратно в тюрьму. Увидев нас, он снова пытался улыбнуться. Это было наше последнее свидание. На другой день мы узнали от Хорешко, что допрашивали Нестора председатель чрезвычайной комиссии (бывший начальник тюрьмы) Ростов, начальник белогвардейского гарнизона Акмолинска Шохин, священник Добротин и член комиссии Ачкас. Закованного по рукам и ногам, они долго и безуспешно «убеждали» его отказаться от большевистских идей. В конце допроса к Нестору подошел Ачкас
и сказал: «В последний раз спрашиваю, отрекаешься от большевизма или нет?» И когда Нестор тверди ответил: «Нет», Ачкас заявил ему: «Будешь первый повешен за скотобойней».