Я понял, что легче попросить Нил вернуть вспять
свой разлив, ваше величество, чем просить такого человека передумать, вздохнул Тох.
Наследник торопливо шагнул вперед и опустился на колени перед отцом.
Могу я напомнить отцу, что я жив благодаря вмешательству этого человека? Я бы попросил фараона, по крайней мере, узнать, каковы причины такой просьбы.
Ну? прорычал фараон, снова опускаясь на кушетку. Назови причины.
Семеркет сделал вдох и начал, про себя прося богов дать силу его языку.
В обмен за признание я пообещал десятнику Панебу спасти его сына.
Этот Панеб, медленно проговорил фараон, не единственный убийца жрицы, по он также десятник у тех, кто обшарил так много гробниц. Странный кандидат для подобной милости.
Чиновник поднял голову.
Я прошу об этом также в память о матери этого мальчика. Ханро была моим единственным другом среди строителей гробниц. Она погибла от рук заговорщиков, ваше величество, потому что помогла мне.
Хм-м. А как тогда насчет другой женщины жены Накхта? Почему ты просишь за нее?
Мы с ней когда-то были женаты, великий царь.
Фараон фыркнул:
И она ушла от тебя к предателю? Тогда она виновна в том, что у нее дурной вкус, и не заслуживает ничего, кроме смерти!
Она хотела иметь детей, великий фараон. А я не мог дать ей ребенка. Это моя вина.
Семеркет увидел, что глаза фараона начали ожесточаться.
Я все еще люблю ее больше жизни, ваше величество, добавил Семеркет. Хотя она и ушла, чтобы жить в доме другого человека, я не смог перестать ее любить.
Наступила ужасная тишина. Голова Семеркета болела от напряжения, потому что ему пришлось сказать так много слов, и он снова согнулся в почтительном поклоне, прижавшись лбом к холодным плитам пола. Фараон пристально смотрел на него, как орел смотрит на зайца.
Вот каково мое решение, проговорил, наконец, властитель.
Ближайший писец немедленно взял стилос и восковую дощечку.
Найя, жена предателя Накхта, и Рами, сын предателя Панеба, не будут казнены.
У Семеркета захватило дух от облегчения:
Благодарю, великий царь!
Не благодари меня слишком рано, Семеркет. Я еще не закончил. Фараон снова повернулся к писцу, сделав знак, чтобы тот продолжал записывать. Они будут высланы и никогда больше не ступят в пределы нашей державы и не изопьют воды из Нила. Они будут посланы слугами в Вавилон, согласно заключенному с той страной договору, и станут жить там до конца своих дней.
Великий фараон! запротестовал дознаватель.
Не проси более за них, Семеркет. Моя благодарность имеет свои пределы.
А что Что в таком случае будет с ребенком Найи?
Пусть она возьмет ребенка с собой, если захочет, или пусть его отдаст. Меня не заботят младенцы. А теперь иди и попрощайся со своей Найей и с парнем тоже. Корабль, который отвезет в Вавилон нашего нового посла, уходит сегодня.
Приступ боли настиг фараона, он сморщил лицо, схватившись за бок. Наследный царевич громко кликнул лекаря, и придворные начали сновать вокруг, как встревоженные муравьи. Среди всей этой суеты Семеркет ускользнул прочь.
Едва он покинул террасу, как к нему быстро подошел наследник. Они остановились наверху лестницы, которая вела в главный зал дворца.
Не вини слишком сильно моего отца, Семеркет.
Чиновник покачал головой. Он был все еще ошеломлен и не мог говорить.
Хотя он и не говорит об этом, продолжал царевич, все случившееся глубоко его потрясло. Видишь ли, он убедил себя в том, что его любят. И тут выяснилось, что все, во что он верил, оказалось ложью. Именно поэтому ты и нужен ему в эти последние дни. Ты рискнул жизнью, чтобы его спасти, и его утешает, когда ты рядом. Пожалуйста, вернись. Ты напоминаешь отцу, что он кое-что значит для сердца, по крайней мере, одного человека.
Но фараона любят
Фараона боятся. Перед ним преклоняются. Обожествляют его. Но любят ли? Семеркет, я не питаю иллюзий: красная и белая короны куда привлекательней со стороны, чем когда ты носишь их.
Царевич Рамзес положил руку Семеркету на плечо.
Мы с тобой еще поговорим. Я не забываю своих друзей.
Семеркет поклонился и не выпрямлялся, пока наследник не вернулся к отцу.
Потом чиновник пошел вниз по лестнице в главный дворцовый зал. К его удивлению, он заметил внизу высоченного Сама, полководца Царя Нищих тот стоял среди группы своих сотоварищей у дальней стены зала. Все оборванцы были разодеты в свои самые лучшие, самые нелепые одежды, без сомнения, позаимствованные из многих мусорных куч, куда выбрасывали одежду фиванская знать. Они ждали перед нишей с серебряной вазой, полной великолепных
свежих лилий. В центре их группы оказалась почти незаметной миниатюрная колесница, запряженная бараном.
В кои-то веки Царь Нищих был чисто умыт и одет. Семеркету пришлось признать, что, хотя и безногий, он излучает такую царственность, какой позавидовали бы многие благороднорожденные люди. Когда Царь увидел приближающегося Семеркета, он радостно приветствовал своего союзника, хлестнув вожжами барана и подъехав к нему.
Семеркет, спаситель царства! Человек дня! Друг царей!
Чиновник нахмурился, услышав такие комплименты.