Виргилий допил вино, Мариетта подлила ему еще. Он продолжал обдумывать, что еще нужно выяснить у Эбено: требовалось подтверждение списка приглашенных на вечер седьмого августа. Единственным источником информации было письмо египтянки. Но он побаивался того, что «extus unus, textus nullus».
Твоя госпожа пожелала сама принять гостей. Известно ли тебе, кто был зван к ней?
О да! Это я знаю. Она мне сама сказала. Впоследствии я часто вспоминал их всех, пытаясь определить, мог ли один из них быть ее убийцей.
Он отодвинул тарелку, тыльной стороной руки смел крошки, поставил на стол кулаки и стал перечислять.
Один и другой: маэстро Вечеллио и его сын, начал он, разгибая мизинец и безымянный палец левой руки.
Его сын?
вырвалось у Виргилия.
Горацио, отвечала за рыбака Мариетта. Он был помощником отца и везде сопровождал его, как я сопровождаю своего отца.
Эбено кивнул, подтверждая ее слова:
Горацио часто с отцом заглядывал на огонек к моей госпоже.
Для Предома это было открытием: ведь сын Тициана не был упомянут в письме. Эбено продолжал.
Третий, он разогнул средний палец, почтенная куртизанка Олимпия. Она явилась первой. Я еще не успел уйти. Я сам открыл ей дверь и провел в гостиную. Сразу после этого я попрощался и отправился в квартал Святого Николая. Четвертый и пятый: Лионелло Зен и Зорзи Бонфили. Он разогнул указательный и большой пальцы. Шестой: турок Кара Мустафа. Седьмой: португалец Жоао Эль Рибейра. Вот и все.
Помимо Горацио, все совпадало и со списком приглашенных, и с персонажами на полотне «Истязание Марсия», за исключением ребенка с собакой.
Могло ли так случиться, что кто-нибудь еще явился на вечер? В последнюю минуту?
Эбено не колебался ни секунды.
Я тоже об этом думал. Потому как не мог представить себе никого из гостей в качестве истязателя моей госпожи. Но понял, что это было бы слишком просто: списать все на кого-то незваного. Считая с моей госпожой, в тот вечер их было восемь, поскольку на столе стояло восемь чарок, когда я вернулся в полночь.
Он опустил взгляд на свои кулаки, затем поднял на троих друзей, вздохнул, убрал руки со стола и добавил:
И в то же время я никак не пойму, кому из приглашенных была выгодна смерть хозяйки. Олимпия потеряла подругу, Зен протеже, Мустафа единоверку, Рибейра учителя, она обучала его турецкому. Не говоря уж о Тициане и Горацио Вечеллио, которым она позировала. Разве что Бонфили
Это перечисление напомнило Виргилию правило любого расследования.
Если преступление не выгодно никому из них, кто же мог воспользоваться его результатами?
Рыбак на некоторое время задумался, а затем ответил с большим достоинством:
Я первый. Я любил свою госпожу за то великодушие, с которым она со мной обращалась. Она меня многому научила. Делала мне подарки Он поднес руку к цепи на шее, на которой болталась изумительной красоты львиная голова из слоновой кости. И все же с ее смертью я обрел свободу! В своем завещании она меня освобождала.
«Завещание? пронеслось в голове Виргилия. Нанна ни о чем таком не говорила».
А кто наследовал громадное состояние твоей госпожи?
Ее сестра Камара. Мне она оставила достаточно, чтобы я мог устроить свою жизнь, на эти деньги я купил лодку, участок в море для ловли рыбы и место на рыбном рынке. Другой раб, Фаустино, тоже стал свободным и получил свою долю.
Кто это Фаустино?
Нас было двое в услужении Атики: я и Фаустино карлик, подаренный ей одним почитателем. Он в общем-то тоже выиграл от ее смерти освободился, стал комедиантом.
В воспаленном мозгу Виргилия от нежданного появления еще одного участника загадочного дела, а возможно, и не просто участника, все перемешалось. Он запустил руку в волосы.
Где находился этот Фаустино седьмого августа?
Явно обескураженный этим вопросом, его собеседник нахмурил брови:
Не знаю. Как и я, он был свободен весь вечер и как-то этим наверняка воспользовался. Но как не помню. Самое простое спросить его самого. Он в труппе della calza: «I sempiterni». Живет на Пословичной улице, за Святыми Апостолами. Там всякий знает карлика Фаустино.
Эбено встал, разминая свое огромное мускулистое тело. У него еще дела. Лодка дала течь. Нужно идти в док, прикинуть, во что обойдется починка.
После ухода Эбено Виргилий заказал еще вина и закуски. До встречи с Фаустино ему хотелось обсудить все с друзьями. Одна мысль мучила его с тех пор, как африканец упомянул о карлике: а что, если ребенком в нижнем правом углу символически изображен второй слуга? Это предположение представлялось ему наиболее вероятным. И впрямь, что лучше ребенка позволяло передать на полотне малый рост? Ведь карлика как такового художник ввести в картину никак не мог: этого не позволял миф о Марсий. Да и намек был бы слишком очевидным и лобовым. Оттого-то он и изобразил ребенка.
Однако Эбено дал понять, что Фаустино не было дома в тот вечер, напомнил Пьер.
Именно об этом мы его сейчас и расспросим, решительно заявила Мариетта, начиная догадываться, что за мысли роились в мозгу Виргилия.