От бессилия и разочарования он выронил листы, и они разлетелись по столу. Шум разбудил кота, который недовольно мяукнул.
Занни прав, проговорил Пьер, вставая и потягиваясь. К чему непременно впутываться в расследование? Я понимаю, когда речь шла об убийстве твоего отца. Нужно было отомстить. Но тут-то какое тебе дело до убийства, если оно и было? Ты даже не знаешь, кто жертва!
Виргилий положил локти на стол, обхватил голову руками и мгновение сидел молча.
Видно, это у меня от отца, поскольку как бы вытекает из того идеала справедливости, ради которого он жил, который защищал и из-за которого, возможно, умер. А кроме того, я в долгу и перед Тицианом: ведь он сделал признание, отходя в мир иной, и я воспринял его как последнюю волю умирающего. Как некое завещание, которое он оставил именно мне. Да, именно так: я его душеприказчик. И пока не докопаюсь до правды, я не почувствую себя свободным от груза этой ответственности. Он промочил вином пересохшую глотку и добавил с сокрушенным видом: Но в одном ты прав. Мне неизвестна даже личность жертвы. Как узнать, под чьей личиной она прячется: Себастьяна, Петра, Лаврентия, Исаака, Каина или Олоферна, Актеона, Марсия или Лукреции? А может быть, даже Христа? Не говоря уж о том, что я полный профан в живописи!
Это признание вызвало смех Мануция. Нежно обняв племянника, он, не переставая отдуваться, взъерошил его темные кудри, затем встал из-за стола, застегнул на животе пуговицу и выпил на посошок.
Вот что я предлагаю: завтра я отведу вас к синьору Тинторетто, с которым мы, так уж случилось, друзья. Если по смерти Тициана в этом городе и остался знаток изящных искусств, так это он. Ты сможешь показать ему отобранные рисунки и задать любые вопросы.
В глазах Виргилия заиграли огоньки.
Однако, с хитрой улыбкой добавил дядя, за это я требую, чтобы остаток вечера здесь больше не звучали слова «преступление», «Тициан», «полотно», «мученик», «резня» и «распятие»!
В окно вливался такой чудесный лунный свет, что дядя предложил прогуляться. Они вышли на небольшую площадь перед книжным магазином; кот отправился за ними. Подул легкий ветерок. Вместе с ним по городу разносился едкий запах дыма. В нескольких точках города сборщики трупов, разгуливающие повсюду с факелами в руках, разожгли костры, в которые летело все, что оставалось от умерших: одежда, постельное белье, пропитанное гноем и кровью. От этого в городском воздухе постоянно витал пепел. Прогорклый дух, полный миазмов чумы, надолго овладел Венецией. Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, эпидемия постоянно давала о себе знать.
Гуляя, они дошли до широкой и самой протяженной площади города Пресвятой Девы Прекрасной. Здания, окружающие ее, принадлежали к различным архитектурным стилям.
Обожаю палаццо Дона с его круглым окошком прошлого века, проговорил дядя. Взгляните на этих путти и на ангелочка с гербовым щитом семьи!
А по мне, так лучше палаццо Малипьеро-Тревизан с его белым фасадом и зелеными медальонам из мрамора и порфира, отвечал Пьер.
Последним высказался
Виргилий:
А мне больше других приглянулся палаццо Виттури; в нем просматривается что-то византийское. Взгляните на это окно с двумя арками и розетками над ними: словно две точки над буквами «i».
Конец обмена мнениями потонул в ночи. Троица полуночников обошла площадь и вновь вышла к церкви Пресвятой Девы Прекрасной.
Что за прелесть этот фасад! восхитился Пьер.
Ах-ах, вторил ему дядюшка. Представь себе, эта церковь гордится тем, что у нее два фасада: один выходит на площадь, другой на канал. Так что, если будешь назначать здесь свидание красотке, не забудь уточнить, с какой стороны! Иначе зря прождете друг друга, и прощай любовь.
Недурна и колокольня на углу, подхватил Виргилий, внезапно увлекшись архитектурой.
Пьер прервал его, спросив у Чезаре:
А нет ли какой-нибудь легенды, связанной с этой церковью, а, синьор Песо-Мануций?
Che leggenda? засмущался тот. Вполне правдивая история! Пятьсот или даже шестьсот лет назад пираты похитили венецианских девушек. Ремесленники из Кастелло их отбили. В память об этом каждый год в конце января проходит праздник Марий. Начинается он с того, что к церкви является дож, и местные торговцы дарят ему две соломенные шляпы и два кувшина вина. Затем начинается шествие Марий двенадцати юных дев, самых красивых в городе; шесть городских кварталов собирают им приданое. Красивые, богато разодетые, они направляются в церковь Святого Петра в Кастелло.
В мечтах об этих девах два юных француза и дядя Чезаре вернулись домой и заснули мертвым сном.
Как и Тициан, Якопо Робусти, прозванный в народе Тинторетто из-за ремесла своего отца, красильщика шелковых тканей, проживал с семьей в квартале Каннареджо. Два года назад он переселился в прекрасный особняк, купленный его тестем и расположенный на Мавританском подворье, неподалеку от церкви Богородицы в Садах, для которой полтора десятка лет назад он написал серию полотен. Несмотря на жару, утром 29 августа, когда туда заявились Чезаре, Виргилий и Пьер, в мастерской художника кипела работа. Чезаре, частый гость Тинторетто, сразу подметил, что учеников, подмастерьев и помощников маэстро поубавилось и не царит прежнее оживление.