Да, ваша светлость.
Позволите сопроводить вас?
Если пожелаете, ваша светлость.
Вы знаете, возможно, у вас получится побеседовать с ним о Кавказе вы читали его работу об Армении?
Не имела чести. А вы?
Не читал, князь сконфуженно улыбнулся. Обыкновенно меня не интересуют подобные вещи, но, зная вашу любовь к Кавказу, навёл некоторые справки.
Вы чрезвычайно милы, ваша светлость, стало неловко. Ну вот скажите скажите! зачем он так добр?
Вы плохо себя чувствуете?
Нет, что вы? С чего вы взяли?
Кажетесь более сонной, ваше сиятельство.
Нервно улыбнулась. Как же, интересно, он это разглядел?
Мучают дурные сны.
О чём же? Я могу вам помочь?
Уже помогли, проговорила.
Да? Видимо, поневоле, но я рад
Вы сняли мундир.
И это помогло вам?
Да.
Ваши кошмары?.. он помолчал, размышляя. Они о войне?
Скорее об убийствах.
Вы всё о своём, догадался князь. Война есть война
И убийство есть убийство, процедила. Не будем об этом. Я не хочу злиться на вас.
Что вы видели? продолжал упорствовать князь.
Вы правда хотите знать?
Да, твёрдый ответ.
На секунду прикрыв глаза, набрала в лёгкие побольше воздуха.
Я видела сожжённые аулы не единожды, не стала отпираться. Видела десятки убитых даже детей. Горец становится мужчиной рано и каждый рвётся защищать свои земли. Я видела наши, российские войска, каждый с ружьями, и их разве что с кинжалами, но с такой верой Разве не удивительно, что до сих пор до сих пор! они ещё не подчинились? Разве это не говорит о том, что их дело правое? Не наше? Что Господь на их стороне?
Не говорите так, князя передёрнуло. За такие речи не то, что каторга
Но ведь это правда!
Правда или нет не так важно.
Вот видите! Вы сами признали! Вам не важна истина лишь слепое следование жестоким приказам! Да всякий, кто хоть раз бы взглянул в стеклянные глаза солдата, умирающего на поле боя, подумал бы сто раз прежде, чем начать войну.*
Я видел и не раз, князь сжал челюсти. Столь патетичные цитаты не имеют смысла в нашей ситуации. Видел, повторил.
И вам не снятся кошмары?.. спросила.
Каждую ночь.
Мой пристальный взгляд он не заметил хмуро смотрел куда-то мимо меня.
Я провожу вас, ваше сиятельство, сказал через время. Уже у экипажа напомнил: До встречи у Нефедьева.
Кивнула. В глубине души всё это время мне было страшно. Страшно, что мои слова задели его, отдалили. Но не это было бы лучше? Отвратить его, разочаровать, распрощаться навсегда? Он зол на меня, я на него, но почему же мне так плохо от его недовольства?
Нет-нет. Я права, а он нет. Какие бы чувства он во мне ни вызывал, это есть данность. И всё же я ненавижу военных, ненавижу войну, но не князя. Его его я, кажется
Я дорожу им. Определённо.
И не стоит боле думать об этом.
Поместье вице-директора Департамента государственных имуществ Нефедьева Николая Александровича
Присутствие графини Вавиловой это был общеизвестный факт украшало всякое собрание, делая его более ранговым ещё и потому, что графиню неизменно сопровождал князь Демид Воронцов. Молчаливый со всеми, но не с графиней, он оставался всё тем же оловянным солдатиком. Ныне и графиню нарекли прекрасной бумажной танцовщицей, столь же загадочной и эфемерной.
Впрочем, как известно, история стойкого оловянного солдатика была страшно печальна. Свет наблюдал за парой с замиранием сердца и, конечно, преувеличенным романтизмом. Роль злобного тролля была отведена больному и давно пропавшему из виду графу Фёдору Вавилову, и никто не ожидал, что у этой истории будет счастливый конец. Влюблённые а свет не воспринимал графиню и князя иначе, чем как влюблённых, обязательно сгорят и обязательно вместе ради любви.
А графиня! Эта чистая душа! Так невинна и прекрасна, что об этом просто нельзя было молчать! Как много стихов ей было посвящено! Рифмы слагались и о вуалях, и об одеждах и конечно! о невинности, которую занемогший граф в мечтах пылких романтиков иначе быть не могло не успел отнять.
Вызвавшая поначалу возмущение вуаль уже не казалась столь непроглядной, при свете дня просматривались и черты графини. Наряд, хоть и в тёмных тонах, не выглядел угрюмо, свободный крой лишь подчёркивал тонкость стана. Признаться честно, графиня была одета так со вкусом, что столичные красавицы могли бы позавидовать, да что там могли они уже завидовали, узнавая в деталях туалета графини работы именитых мастеров со всего мира. А вуали! О, как изящно были сплетены вуали! Этот небольшой отрез мог стоить целое состояние, и вновь пошли пересуды о её расточительности уже куда более завистливые.
И вот графиня почтила общество своим присутствием, конечно, с верным охранником князем. Их пример вдруг ввёл в моду пресловутую «дистанцию», дамы предпочитали сохранять холодность и скрытность, всё меньше было слышно сплетен об «уединениях». Не сказать, что и самих «уединений» поубавилось, но вот говорить о них вдруг стало моветоном, как и распространяться о своих похождениях.
Впрочем, и кое-что иное помимо романтического интересовало общество. Графиня слыла поборницей равных прав и изрядно работала в направлении крепостных реформ, тогда как хозяин вечера человек интересный, но бездушный, был известен своей жестокостью ко слугам. Крепостных за людей он не считал, присваивал им в рассуждениях всевозможные качества «вещей», однако ни разу не был уличен или по крайней мере пойман с поличным в чём-то, что могло бы подвести его под суд.