Очаровательно, улыбнулся князь. Идёмте, я провожу вас.
Меня есть кому обернулась, но в зале нас было только двое лакей успел куда-то уйти. Что ж, извольте. Это не будет выглядеть дурно?
Здесь нет. Я бы не отнёс Кружок к тому ряду светских мероприятий, после которых идут столь грязные пересуды, что от них годами не отмыться. Тут, скорее, каждый друг другу друг, пусть нередко с разными политическими взглядами и готовыми стреляться после всякого мало мальского дискурса.
Неужели здесь и правда так любят дуэли?
О-о, Лизавета Владимировна, это буквально любимое развлечение света, при том с момента, как их запретили, они лишь участились.
А вы? Вы участвовали в подобном «веселье»?
Нередко, не стал отрицать князь, это увлекает, в какой-то момент даже вызывает зависимость, а избавиться от этой привычки нелегко, впрочем, уже давно у меня не было поводов.
А какой повод наиболее частая причина? стало любопытно.
Дамы, конечно, и, он опередил мой следующий вопрос, позвольте на этом завершить: дальнейшее обсуждение может выйти за рамки приличий.
Интересно то, что у князя давно не было поводов для дуэли это потому, что у него дам давно не было или потому, что он подходит к этому вопросу со знанием дела, то есть без лишних рисков?
Я кожей чувствую ваш мыслительный процесс, Елизавета Владимировна, проговорил князь, посмеиваясь.
Некоторые вопросы остаются для меня загадкой, не стала скрывать. Однако, что ж, раз вы говорите, что разговор может принять неприличное русло, нам его, конечно, лучше избежать.
Как благоразумно, он продолжал веселиться.
В большой гостевой было многолюдно. Участники клуба разбрелись по всем возможным для сидения поверхностям, образовав группки. В углу зала, на невысоком пьедестале, стоял уже знакомый мне Фет Афанасий Афанасьевич. Он зачитывал опубликованное в последнем выпуске «Современника» стихотворение «Ответ Тургеневу».
Как хорошо написано, отметила тихо князю.
В поэзии, признаюсь, я тоже не силён, проговорил он.
Кузина! вдруг вырос передо мной молодой мужчина. Он взял обе мои руки я не успела и глазом моргнуть! и поцеловал их. Как я рад нашей встрече!
Оторопев, я не нашлась, что сказать. Руки, уже свободные, машинально спрятала за спину и даже отступила, бессознательно прячась за Воронцовым.
Лизавета Владимировна, проговорил князь, хочу представить вам князя Сан-Донато, Павла Павловича Демидова.
В голове всё закрутилось: Сан-Донато Демидов-Демидов-Демидов А! Боже, и почему я сразу не догадалась?
Кузен, присела в реверансе. Это же Павел сын старшей сестры моей матери. Как матушка?
Строжайше наказала мне увидеться с вами, если окажусь в Петербурге, и вот какое совпадение! Я как узнал, что вы будете здесь сегодня тут же примчался. Вы задержались, я право начинал волноваться. Вы так очаровательны! Я расспросил про вас, и мне тут же указали, как я смогу узнать вас среди гостей.
Приятно слышать его бодрый напор насильно вытаскивал меня из тихой гавани моего сознания. Что же
Позвольте я уведу её сиятельство? обратился он к князю. Прошу прощения, Демид Михайлович, я так был рад видеть сестру, что вовсе позабыл поздороваться. Сестрица? он протянул мне руку, и я не знала, как поступить. Пусть он мне брат, но по сути незнакомец.
Дорогой кузен, начала осторожно, позвольте я расскажу вам про некоторые свои привычки я выдавила улыбку, очевидно незаметную для остальных и, попрощавшись с князем реверансом, ушла в сторону вместе с кузеном.
Глава 8
Санкт-ПетербургМихайловский дворец
Свет, помня, что графиня Вавилова дочь декабриста, совсем упустил из внимания личность её матери Эмилии Вавиловой, в девичестве Шернваль. Когда-то новость об этом браке гремела во всех салонах Вавилова не хотели отдавать шведке, а после и род Шернваль захотел забрать дочь из семьи декабриста.
Но, что более интересно, по матери Елизавета являлась племянницей самой Авроры Карамзиной (а до того
Демидовой) знаменитой красавицы и светской львицы, фрейлины и статс-дамы, оставившей Россию после смерти второго супруга. Осознание этого факта, вероятно, сведёт свет с ума, ведь, если Лизавета действительно дочь своей матери, то она унаследовала хотя бы часть её и тётушкиной красоты. Впрочем, тот факт, что графиня Вавилова предпочитала скрывать внешность, только лишь подпитывал разного рода сплетни.
Из выпуска еженедельного петербургского фельетона:
«Небезызвѣстная особа поразили свѣтъ сотканнымъ самимъ Викторомъ Франкенштейномъ нарядомъ, однако же не изъ-за того ли сударыня изволили строить вокругъ себя этотъ fleur mystérieuse, если не изъ желанія скрыть черкесскіе корни?»
Примерно такие сплетни гуляли по салонам. Демид же в это не верил, он прекрасно знал нрав горцев и не сомневался: будь Лизавета хоть на толику черкесской, её бы выкрали из поместья Мирюхиных и воспитали в семье предполагаемой матери, чего уж говорить о том, что над родом Вавиловых повис бы не эфемерный «злой рок», а самая настоящая кровная месть. В этой «теории» и без того было множество несостыковок, но свет хлебом не корми дай придумать очередную небылицу.