Кирочка, спой нам, ринулась спасать положение Алина Аркадьевна. Стеша, принеси гитару Алеши. Да побыстрее!
Степанида прибежала с гитарой и хотела уже отдать Кире, но Ларионов вдруг вмешался:
Вы позволите мне, Кира Дмитриевна? спросил он вежливо, но так, что не оставлял возможности отказать ему.
Степанида, не дожидаясь, отдала гитару Ларионову, а Алина Аркадьевна чувствовала, что происходит что-то за пределами ее контроля и что этот человек был гораздо более решительный, чем она прежде о нем понимала. Вера не отрываясь смотрела на Ларионова. Он отодвинулся от стола, и Степанида с готовностью подставила низкий табурет под левую ногу Ларионова. Он осторожно настроил гитару и стал перебирать струны. Вера почему-то почувствовала неописуемое смущение. Она, хоть и слышала голос Ларионова, когда он говорил, не понимала, каким он будет, если тот запоет. Она встала и подошла к комоду, налила себе воды из графина и медленно пила, стоя спиной к столу, при этом ловя каждый шорох.
Эти стихи я прочел случайно, но не мог их не запомнить, тихо произнес Ларионов, перебирая струны.
Вера почувствовала, как у нее холодеют конечности.
И хоть они посвящались какому-то другому человеку, я думаю, это самое прекрасное, что я когда-либо читал, хоть читал я не так уж много, продолжал он.
А музыка? радостно спросила Алина Аркадьевна. Вы ее сами сочинили? Мы и не думали, что в вас столько талантов!
Нет, усмехнулся Ларионов. Вы обо мне слишком хорошего мнения. Я бездарен, и музыка не моя. Мелодию я помню откуда-то из детства.
Вера чувствовала, как дрожал стакан в ее руке и как всю ее стали сотрясать удары сердца. И Ларионов запел. Это были ее стихи, написанные, в сущности, для него. Он, должно быть, десятки раз прочел их, если выучил наизусть! И он знал, что мысли ее были о нем теперь только о нем
Ларионов пел тихо, нежно, и Вере казалось, что она всегда знала и любила его голос. Ларионов, не стесняясь, смотрел на Веру, как и Подушкин. Он поправлял очки и морщился, понимая о Вере и Ларионове что-то, что не могло уложиться в его голове. Слезы потекли по его щекам.
Алина Аркадьевна прижимала шаль к груди и смотрела на этого большого, мужественного, совершенно самостоятельного в свои двадцать четыре года молодого мужчину, который излучал какую-то незаурядную энергию, но она не могла ни подумать, ни поверить, что эта энергия хоть как-то направлялась на ее маленькую, смешную Веру, с ее лохматыми волосами, спущенными гольфами и сбитыми коленками; на ее малютку, которая еще недавно была похожа на мальчишку из будущих гайдаровских зарисовок ; на ее младшую дочурку, которая только
начала превращаться в девушку; носившую все еще алый галстук и забывавшую чистить зубы и ботинки.
Дмитрий Анатольевич никогда особо не вникал в таинства женских душ и дел, но даже он уловил горячую волну, которая исходила от Ларионова и заряжала воздух вокруг чувственностью. Видел он и перемены в дочери. Ее напряжение невозможно было не заметить.
Когда Ларионов сделал последние аккорды, Вера упала в обморок. Женщины подняли шум, Подушкин прыскал на Веру воду из графина, Степанида влила ей в рот коньяка, и Вера пришла в себя очень быстро. Она тут же встала, оправилась и, нежно отодвинув мать, быстро пошла к себе на верхний этаж.
Верочка, с тобой пойти?! кричала Алина Аркадьевна растерянно вдогонку.
Нет, со мной все хорошо, услышала она спокойный голос дочери с лестницы. Я вернусь и поем.
Характер, однако, процедил Краснопольский.
В это время Ларионов вышел вон из дома. Он шел быстро в сумерках, чувствуя свою вину, сам не зная за что. Чувствовал он и досаду, оттого что дал волю чувствам. Он не мог понять, что с ним творилось, и это пугало его. Но очевидно было то, что, что бы с ним ни происходило, это было так или иначе связано с Верой. За ним стремительно вышел Подушкин, бежал, спотыкаясь оттого, что был почти слеп в сумеречном свете. Алеша окликнул Подушкина, но тот только махнул рукой.
Ах, оставь, Алеша! Нам надо прошу, не ходи прошу, иди в дом
Нет, я решительно ничего не понимаю! не могла успокоиться Алина Аркадьевна.
Дмитрий Анатольевич засмеялся.
Алина, наши дети выросли. У них начинается собственная жизнь.
Алина Аркадьевна терла виски и махала рукой.
Ради бога, Митя. Вера-то, Вера какова! И сколько страстности
Кира, Надя и Маша переглядывались.
Ларионов остановился, растирая лоб и лицо. Это была темная улица, и только дальний свет из окон домов дачников служил маяками.
Подушкин наконец нагнал Ларионова. Ларионов подошел к бочке, стоявшей у чьей-то калитки, и умылся, а потом засунул голову под воду и долго не вынимал ее. Было слышно только пение сверчков и лягушек в канавке.
Чего тебе? спросил он, вынырнув, опираясь о края бочки. Вода стекала с его густой макушки.
Подушкин был грустен и молчал.
Скажи мне, вдруг начал он робко, но решительно, зачем?
Я не знаю, промолвил устало Ларионов.
Зачем, Гриша? За что?
Ларионов со всей силы ударил по воде.