Теперь роту Рогачева принял Матвеев. Два месяца срок небольшой, рано судить о молодом командире. Хотя и беспокоиться особо нечего рядом с Матвеевым замполит Палыгин. Если говорить честно, то успехи Рогачева надо бы делить пополам: на самого Рогачева и на Палыгина. Только замполит, не считая возможным для себя заниматься подобной арифметикой, уходил в тень, натура, видно, такая, да и должность, наверно, не позволяла: не выпячивал своих заслуг. Помогал людям, всем помогал начальникам, подчиненным, в этом, пожалуй, был весь Палыгин.
Теперь на плечи замполита легла новая забота Матвеев.
Так неторопливо и тянулся у них вечер в разговорах, смешках, воспоминаниях. Третьяченко улыбнулся, посмотрел по сторонам, будто что-то искал в своей квартире: жаль, гитары нет, а то бы Палыгин сыграл им что-нибудь и спел разных песенок замполит знал великое множество
Сам Третьяченко сидел, прихлебывая из чашки кофе, и размышлял про себя о своих товарищах; одни из них уже побывали у него сегодня, посидели, поздравили, другие наверняка подойдут заранее время никому не назначалось, а Федотов и Палыгин сидели рядом.
Да, неуловимо бежит время: давно ли он сам командовал ротой, а вот уже шестой год пошел, как на батальоне. И уже есть, имеется у него своя история жизни, пусть небольшая, но есть, и охватывает она, эта история, не только все предыдущие годы службы, но и, главным образом, людей, с которыми его связала судьба и с которыми он встречает наступающий завтра праздник Советской Армии.
Ну что, товарищи?! О чем замечтался, Сергей Иванович? спросил с улыбкой Федотов.
Прошлое вспомнил, признался Третьяченко. Вот вас всех, когда вы пришли в батальон. Налей-ка по рюмочке.
Пока Палыгин разливал вино в рюмки, Третьяченко встал, подошёл к столику и снова пощелкал кнопками магнитофона, пока не отыскал свою любимую. В комнате тихо и проникновенно опять зазвучала старая песня:
Да-а, протянул задумчиво Третьяченко, когда они закончили петь. Завтра у нас праздник день нашей армии.
Для нас двойной праздник, заметил Федотов, победили в соцсоревнований.
Верно, верно! воскликнул Палыгин. Мне с утра сегодня казалось, что должно случиться что-то хорошее!
Не мистифицируй, замполит, сказал усмехаясь Третьяченко. Утром мы ничего не знали, никто не знал, даже в штабе еще не окончательно было решено.
А я ждал.
И я ждал, с улыбкой проговорил Федотов. С самой осени, почитай, так выкладывались. Каждый день, как на фронте Нет, как же было не ждать.
Они помолчали.
Кофейку, что ли, еще?
Можно и кофейку.
Палыгин ушел на кухню, погремел там чайником, вернулся.
Денька через два выберу время хозяйство в ротах посмотрю, вздохнул Третьяченко. Есть у меня подозрения, что кое-где небрежничают Начну, возможно, с тебя, показал он на Федотова.
Пожалуйста, хоть сейчас.
Ишь какой бойкий!
А что никакой проверки не боюсь.
Не петушись, не петушись, сказал с упреком Третьяченко. За чье хозяйство я совершенно спокоен, так это за матвеевское.
Ну понятно, у него прапорщик Хомин, пояснил Федотов.
Прекрасный старшина! воскликнул Палыгин. Вот уж старшина
так старшина, добавил он, блестя глазами. Ветеран Моя бы воля, к Герою Соцтруда представил бы его.
Что значит «моя бы воля»? А ты возьми и представь или поставь этот вопрос по-деловому.
Всю жизнь человек отдал армии, продолжал Задумчиво Палыгин, как бы разговаривая с самим собой. Или только академики могут стать героями?
Сам знаешь, что не только академики! бросил Третьяченко.
Это было бы здорово, произнес Палыгин, не меняя задумчивого выражения на лице. А Хомин достоин! Честное слово, достоин!
Хомин ведь фронтовик? спросил Федотов. Единственный, кажется, в батальоне?
Точно, единственный, кивнул Палыгин и встал, подошел к магнитофону, ткнул пальцем в одну кнопку, в другую.
Оставь ты магнитофон, Николай Григорьевич. Ты лучше сам спой, попросил Третьяченко.
Ответить ему Палыгин не успел. Тут же затрещал настойчиво в прихожей звонок.
Встречай гостей, Сергей Иванович!
В комнату вошел полковник Громов командир полка, высокий, папаха чуть не под потолок.
Добрый вечер, товарищи!
Все поднялись, глядя на командира полка с некоторым изумлением.
Проходите, Борис Петрович, садитесь к нашему столу, пригласил Третьяченко, выходя вперед.
Погоди, погоди, дай снять шинель.
Через минуту полковник снова вошел в комнату.
Гуляете, вижу. Молодцы, улыбнулся Громов и подожил на стол уже знакомую всем окружную газету. А я, между прочим, решил вас порадовать.
Третьяченко, увидев газету, не выдержал, заулыбался. Громов поглядел на него искоса, почувствовав в улыбке скрытый подвох, перевел быстро взгляд на Федотова, увидел в руках капитана точно такую же газету какая была у него, и рассмеялся:
Уже успели раздобыть! Ну, мазурики! Опередили меня! А я надеялся новость принесу. Он покачал своей крупной седеющей головой, продолжая дивиться расторопности подчиненных, потом оглядел медленно всех, снова став серьезным, и сказал: Ну ладно, значит, все знаете, прочитали. С праздником вас! Счастья желаю вам!