Если бы Громов взял вину на себя: по легкомыслию, дескать, ввел командование в заблуждение, его бы пропесочили как следует, но на этом история с машинами и закончилась бы. Но он говорил все как было. Сказал, глядя в лицо Бурову, что предупреждал его о застрявших машинах. Буров ему этого не простил. Хороший был командир полка, умный, солдаты его любили, но и у него имелась слабость: хотел казаться лучше, чем есть.
Неизвестно, как бы сложилась судьба Громова, продолжай он служить под командой Бурова. Но его в скором времени откомандировали, с повышением правда, может, и сам Буров руку приложил к этому не хотел иметь под началом строптивого командира. Так или иначе, судьба развела их, и это было к лучшему. Отбыв из буровского полка, Громов вздохнул с облегчением
Вот такие воспоминания навеял на него разговор с Третьяченко.
К одиннадцати часам рота Федотова, преодолев болотину и полным ходом идя вперед, достигла назначенного места высоты 38,5 и, оставив машины в лесочке, заняла на склонах оборону. Солдаты после бессонной ночи и трудной переправы еще нашли в себе силы вырыть окопы для себя и сделать укрытия для БМП. Но потом навалилась такая невообразимая усталость, что, казалось, всех их хватило лишь до этого долгожданного момента, когда прозвучала команда расположиться на отдых.
Поставили охранение. Было приказано накормить людей. Потом все улеглись, пристроившись кто где мог.
Лейтенант Парфенов лежал на охапке сучьев, прикрывшись плащ-накидкой. Дрема сковывала его, и он на какое-то мгновение провалился в сон. Но тут же открыл глаза и огляделся. Осторожно, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящего рядом сержанта, встал, поправил на себе снаряжение.
Последнее время он часто испытывал какое-то странное беспокойство. Вот и теперь: усталость свалила его с ног, но тут же сон отлетел, и он стоял и думал о своей несложившейся жизни.
Сколько он ни ломал голову, было ясно одно: не оценили его в роте капитана Федотова. Год назад он все еще надеялся у взвода были неплохие показатели, о нем говорили как о перспективном офицере. Он видел: то один его сверстник, то другой повышаются по службе, и он терпеливо ждал: дойдет очередь и до него, должны же они (Парфенов имел в виду начальство) вспомнить о нем. Нет, лейтенант не принадлежал к тому типу людей, которые стесняются говорить вслух о карьере, о продвижении по службе, о повышении звания. Он не ханжа, он смотрел на жизнь прямо и знал свои командирские способности. Он не позволит, чтобы время уходило, как вода в песок, он знает потерянного не вернуть: надо стучаться. В прошлом году осенью на инспекторской проверке его взвод показал себя вполне прилично, если не сказать больше: два отделения вышли даже в отличные. Он ждал, он надеялся и вот результат: на роту назначили офицера со стороны. Он ничего не имел против старшего лейтенанта Матвееве, толковый парень, но Разве нельзя было назначить его, Парфенова?! Поставили бы справился не хуже, чем этот Матвеев или тот же Федотов. Но вот же не поставили, и теперь пеняйте на себя: его оценят в другом месте.
Он ни с кем не делился своими настроениями, делая вид, будто ничего не произошло. Но службу выполнял как обязанность, от которой никуда не денешься. Приходил во взвод, отчитывал с иронической усмешкой провинившихся в чем-либо солдат, с той же иронической усмешкой выслушивал капитана Федотова. Однажды в воскресенье поехал вечером в город, была веселая компания, на другой день опоздал на службу, и первое, что увидел, придя в канцелярию, глаза капитана Федотова, строгие, холодные.
Это что же такое? спросил Федотов.
А что? пожал плечами Парфенов. Опоздал, бывает
Напишите объяснение.
Хоть два! произнес Парфенов таким тоном, будто он во
всем прав и написать объяснение ему ничего не стоит.
Федотов на его слова ничего не ответил, только прострелил Парфенова пронзительным взглядом. Для капитана Федотова вообще было непонятно, как можно столь нерадиво относиться к службе. За его плечами были нелегкие годы, армейскую службу он начинал снизу, служил рядовым на Дальнем Востоке, в местечке, затерявшемся среди сопок, куда зимой залетали только ветер да редкий для той суровой поры вертолет. Служба досталась нелегкая, другой бы, испытав ее, стал искать места в жизни покомфортабельнее, а он, наоборот, именно в те суровые месяцы и решил связать свою судьбу с армией. Федотову всё доставалось напряженным трудом, и он втайне завидовал молодым офицерам, приходившим из училища, которые ничего в жизни не видели, никаких трудностей, но зато умели ловко разговаривать с начальством, обладали напористостью и умели выбить то, что хотели. Того же Парфенова взять. Пока другие офицеры-новички раздумывали да раскачивались, он в первые же недели успел заручиться его, Федотова, поддержкой, проник, каким-то образом к заместителю командира полка по тылу, и вот вам результат: Парфенов первым из новичков получил комнату в офицерском общежитии.
Федотов невольно припоминал, как сам он маялся когда-то с квартирой, живя с семьей у чужих людей. А Парфенову что для него квартира пройденный этап, для него квартира ерунда, у него теперь более высокие цели: повышение по службе, очередное звание.