Да, но потом, когда тебя уже не было, их переименовали в директоров.
Ну и что?
Если ты считаешь, что это важно, я переделаю его обратно в заведующего. Надеюсь, он не рассердится, все равно давно уж на пенсии.
Кроме этого, все так, как было.
И больше ничего мне не скажешь?
А чего ты ждешь? Я прочитал и говорю о том, что заметил.
А Вайзер?
Что Вайзер?
Что бы ты о нем сказал? Он ведь не хотел стать цирковым артистом. Обманывал нас. Где он сейчас?
Написал и не знаешь?
Знаю больше, чем знал, но не все. Поэтому и прихожу к тебе. Я должен знать правду.
Я сдержал обещание, а ты опять за свое.
Что с ним стало?
Мы и так разговариваем слишком долго.
Что с ним стало? Почему ты молчишь? Почему перестал отвечать, Петр?
Да. Пойдешь той самой тропкой от кладбища сначала вниз, потом в гору, а потом еще раз вниз. Постоишь над быстрой речушкой, там, где она исчезает под низким сводом туннеля. Войдешь в холодную воду и станешь у самого входа, руками уперевшись во влажный бетон. Наберешь воздуха в легкие и, как в горах, крикнешь: «Вайзер!» Эхо ответит тебе глухо, но только оно, только оно. Та же вода, что и много лет назад, будет шуметь на бетонных порогах, и, если бы не хмурое небо в тучах, ты бы подумал, что сейчас это тогда. «Вайзер! крикнешь. Вайзер, я знаю, что ты там!» и швырнешь камень в черный зев. Ответит тебе только всплеск воды. «Вайзер! крикнешь снова. Я знаю, что ты там, вылезай сейчас же!» В шуме и бульканье не будет ответа. «Вайзер, паршивец, вылезай! будешь ты кричать все громче. Ты слышишь меня?» Всунешь голову в черный зев и, все глубже погружаясь в воду, поползешь на коленях среди
тины, скользких водорослей и камней к светящейся точке впереди. «Вайзер, закричишь, не обманывай меня, чертов сын, я знаю, что ты здесь!» Бубнящий отзвук прокатится над тобой, словно по насыпи наверху протарахтел локомотив, но никто не ответит на твой зов. Ты выйдешь наконец из туннеля, весь в тине, с одежды стекает вода. Сядешь на берегу речки и, дрожа от холода, вспомнишь слова той дразнилки: «Вайзер Давидек не ходит в костел!» Посмотришь в небо, где за свинцовыми тучами гудят двигатели невидимого самолета. И вместо того чтобы говорить что-то, ругаться и проклинать, подумаешь, что все, что видели твои глаза, и все, чего касались твои руки, давно уже рассыпалось в прах. Будешь смотреть перед собой тупым, неподвижным взглядом, не слыша уже ни воды, ни ветра, который будет трепать твои слипшиеся волосы.
Гданьск, 1984