Ну пишите, люди добрые, дочери благословение, говорил священник, не отговаривайте ее: все равно ее не вернете, только горести прибавите сами и на грех пойдете.
Она не вернется уже? спрашивает мать. Никак уже нельзя, батюшка?
Как же можно! Она до смерти божья раба: пишите благословение ваше.
Пускай же ее бог благословит, дитя мое милое! промолвила мать, рыдаючи. А отец стоит, глубоко задумавшись.
Вот и хорошо, говорит священник, посматривая на отца, я так и напишу, что отец и мать благословляют.
Нет! отозвался тогда отец. За меня, за отца, не пишите, батюшка, я не благословлю.
Как же это? Да это грех большой тебе будет, грозит священник.
Отец молчит.
Полно, полно, уговаривает его. Напишу, что отец и мать благословляют.
Нет, батюшка, отец не благословляет никогда, это напишите, коли хотите; так напишете правду. Прощайте, батюшка.
Поклонился старик да и домой.
Мать, бедная, только плачет; ей одно слезы.
Как же это будет? говорит священник матери. Не бросить же беспомощное дитя свое, как сироту?
Боже мой, как же бросить! отвечает мать.
Смотрю, мать все вяжет узелки да разматывает клубочки, размотает, а там в середине целковый новенький, а в ином червончик скорей его в узелок, чтоб старик не заметил. А отец и видит, что она копается, да будто не видит. Собрала, побежала огородами к священнику.
Это хорошо, говорит священник, когда-нибудь и он раздумается это божья воля, и благословит дочь, а теперь напишу, что мать ее благословила.
А тут люди проведали идут к нам, обрадованные.
Дочка ваша жива!
Слава богу милосердому! крестятся старушки.
Что еще, не монахиней? А далеко? Можно навестить, хоть и далеко, лишь бы жива и здорова была. Может, и вернется, послуживши богу, присмотреть вашу старость.
Мать благодарит, утирает слезы. Отец все молчит. Кто-то из гостей говорит ему: «Ваша дочка» «У меня нет дочки!» перебил ему речь отец. «Ваша дочка монахиня!» «Нет у меня дочки», ответил он снова.
Недели через три получил опять священник письмо, что Катря благодарит отца и мать за их родительское попечение и за деньги; просит и впредь не забывать о ее нуждах.
Как ей там живется батюшка? Хорошо? Здорова ли она? расспрашивает мать.
Разумеется, хорошо в божьем доме.
А дьячок отозвался:
Кто это знать может? Она там а мы тут.
Ты молчи, Пантелеймон, когда тебя не спрашивают старшие! сказал гневно батюшка.
И вот и рады мы что Катря жива, и тяжело нам, что ее нет меж нами и никогда не будет; не слышит мать того голоска, что с колыбели откликался ей приветно, который всю жизнь звенел ей так радостно
Отец в эти полгода не более поседел сразу как дуб зимой, на нем листья держатся, да цвет не тот
Как повстречались мать с Чайчихой, плакали обе неутешно и еще больше дружить стали верно, горе скорее людей сближает, чем счастье.
Чайчиха к нам чаще ходила, потому что мать стала прихварывать.
Придет бывало, и Филипиха. У нее свое горе гложет сердце, да никогда не пожалуется; слеза ей дорога была. И теперь будто вижу ее: придет, бывало, сядет как-то выше всех, поглядывает, словно судом пришла судить, и каждое словцо как отпечатывает.
И моя Маруся бог ее знает! вянет, точно былина. Что ей? ума не приложу. Или времена такие настали, что скоро свету конец. Право, за нашей молодостью этого не слышно было. Теперь сватает ее Похиленко. «Не хочу, да и только!» Коли ты, говорю, охотою не идешь, так я тебя силой отдам. «Отдайте; только вы мне, матушка, свет загородите и ему вместе. Не будет у нас в хате ни любви, ни ласки Я его не знаю хорошо, и не люблю, и не буду любить Хоть пожалейте чужое дитя за что и ему руки связывать». «Что ж, я говорю, и ты хочешь в монахини? И ты думаешь меня на старость покинуть?» «Нет, мама. Пока господь вас на свете держит, я вас никогда не покину». «Может, зазнобушка есть, да боишься признаться; может, какого убогого сироту полюбила? Уж что-нибудь да тебя с ума сводит?»
«Никто меня с ума не сводит».
Замолкнет Филипиха и задумается; а головы не склонит ни за что все гордо ее держит.
Мать с Чайчихой поведут речь про хозяйство: как пчелки теперь роятся, что неблагополучно гусенки выводятся, а под конец все сведут речь на деток своих.
Побегу, бывало, к Марусе.
Как живешь-можешь, сестрица? спрашиваю. Неужто до сих пор любишь? Не стоит того дело!
Что делать! говорит.
Он, кажись, скоро женится мать-то его все умаливает: женись да женись. Рассказывала нам, и, говорит, сказал ей: женюсь.
Дай бог ему счастья.
Вспомянем, бывало, Катрю; споем любимую ее песенку: «Ой, выйду я за гаечок»; поцелуемся; посмотрю ей в тихие очи жаль их тухнут ни за что ни про что, и бегу домой.
Чайченко снова появился меж нашими молодцами. Такой же красавец, да едва ль не лучше стал? Если милый поболеет или горе какое потерпит крепче к нему глупое сердце льнет Снова такой же приветливый ко всем, опять со всеми говорит, а не любит, кажись, никого после вдовушки, как обвенчалась с шинкарем.
С Марусей встречаются Ну хоть бы раз я заметила, чтоб она прошла мимо его, чтоб взглянула так, как девушкам не учиться взглядывать что, дескать, любит его. Только стала румяней, как начал он показываться на свет.