XII
Мать все плачет и плачет, как реченька, ни днем, ни ночью нет ей устану.
Отец также молчит, да бог его знает, не тот уже взгляд стал у него: подчас, тайком, смотрит так из-под густых бровей на Катрю, что кажется, это мать смотрит, а не он.
Однажды Катря, глядя в окно, сказала тихо, будто думая про себя: «Все тучи, все непогода! Когда-то будет ясно?» А отец встал и вышел из хаты; смотрю ходит по двору и глядит все кверху. Вошел: «От же, старуха, кажись, даст бог, разгуляется погода можно будет сено перевезть».
Я видела, что это он Катрю хотел утешить. Как-то раз вошел и хлопнул дверью, так что Катря, сидя задумавшись, вздрогнула. Он это заметил и с тех пор уж как, бывало, отворяет бережно; и всегда осматривает, исправна ли дверь, чтоб подумали, что он для того тихо отворяет. Однажды пришла к нам Филипиха в новой кожушайке. Я стала хвалить, что хорошо сшита и покрышка такого хорошего цвета. Вдова повернулась и перед Катрею: «Да, очень хороша!» сказала Катря. На другой день, рано, отец поехал со двора; через неделю вернулся из другого уезда; славится тот уезд овчинками из ягнят; и привез всем нам готовые кожушайки. Катрина покрыта таким цветом, как у вдовы, и овчиночки подобраны как один черные, черные, точно уголь, и волной и кудрями все измуравлены. Как она примеряла, он и не смотрит, а вижу слушает пристально, что она скажет? Не обрадуется ли подарку?
XIII
Зашла к нам как-то Филипиха. Мы спрашиваем: Маруся давно у нас не была.
Нездоровится ей. Да, слава богу, легче.
А у самой отчего-то по гордому лицу слеза катится.
Ушла вдова, а я, сидя возле Катри, и говорю:
Что это с Марусей сталось? Надо проведать ее. Да она такая, что от нее ничего не добьешься я отроду не видела, чтоб она плакала.
Катря слушает задумалась. Думала долго, словно припоминала что, и, обернувшись ко мне, говорит:
А знаешь, отчего Маруся такая стала? Отчего она сохнет? Она любит Чайченка!
Вот еще!! вскрикнула я. Чего не скажешь ты, Катря? Ведь же она знает, что он ее не любит
Он не любит, да она его любит! Как я этого давно не заметила?
Да почему ты это замечаешь? Вспоминала ли она его когда? Она, кажись, от меня б не скрыла. И теперь она никуда не ходит А может, и любит, да другого кого
Его, наверное! И давно любит. Она прежде нас его знала. Помнишь, как все мы тогда, веселые, глупые, сбирались на свадьбу, как расспрашивали ее о нем и как она убегала от нас, не хотела рассказывать, помнишь? А меня-то как спрашивала верно ли люблю его? Как заступалась за него передо мной: помнишь ли все?
Я, точно, как стала припоминать себе свадьбу да слова, так и впрямь это может быть; а мне-то и в голову никогда эта мысль не приходила.
Где ж мой ум девался, что я этого не приметила?
Выдалась мне свободная минута, я тотчас побежала к Марусе, постучала в окно:
Маруся? Выйди, голубушка, ко мне сюда, скоренько. Она вышла, а я к ней прямо: Маруся, ты любишь Чайченка?
Она пошатнулась от меня, смотрит а у самой глаза засияли и личико залилось румянцем:
А если люблю, так что ж?
Так, значит, это правда? А я Катре не верила, я и не думала Верно, крепко его любишь?
За него можно и умереть, говорит она, глядя добрым своим взглядом. Повидавши его, нельзя не любить его до смерти.
Он ведь за тобой никогда не ухаживал? Он за Катрей за другой
Бог с ним! Пусть будет счастлив с кем захочет, с кем придется.
А ты-то мучишься!
Так суждено, сестрица.
И мать твоя заметно горюет за тебя.
Я ей ничем не докучаю.
Да она замечает, что ты вянешь, печалишься.
Когда б же все деялось по нашей воле; когда б я могла, я бы не вянула, была румяная.
Ну, а если будут сватать тебя?
Я не пойду замуж.
А мать твоя такая, что станет, пожалуй, принуждать.
Что ж? тяжко будет мне.
Да как не тяжко за нелюбимого идти!
Нет, я говорю будет тяжко, что мать принуждать станет, а я не послушаюсь
Так я не понимаю, чего же ты ждать будешь?
Ничего.
Он и не знает и не ведает, что ты его любишь!
Пускай и не знает никогда.
Горе тебе с этой любовью! Я и не слышала, чтоб кто так любил. Как же любить, любить а тот и не знает, что его любишь.
Правда, что горе. Пускай же будет милое горе, когда нет милого счастья!
Прощай, моя непонятная Марусенька.
Будь здорова!
Провела меня немножко, еще раз попрощалась и пошла домой тихо, склони голову на руку.
Иду себе да думаю: чего-то на свете не бывает; сносила бы только наша голова?
И тот Чайченко, или его маленьким в любистке мать купала? Или что другое? Отчего девушки так по нем сохнут? Уж коли на правду пошло, то и мне не одну почку он снился. Я уж думала, думала, пока опомнилась Надумалась, вздохнула: «Мне ли, сироте, этого счастья ждать?» Да как сказала: полно!.. и полно Иногда бывает, будто что уколет под ложечкой, когда скажут: «Чайченко»; ну да это с испугу, может быть.
А что? спрашивает Катря меня и хочет усмехнуться. Не угадала я?
Твоя правда, кто б подумал? Вот судьба сошлась.
Горько напрасно любить, промолвила Катря, горько напрасно ждать, а еще горче разлюбить и ничего не ждать!
XIV
Бродили мы там одним утром.
Небо было ясное да веселое; зашли мы очень далеко, даже до самых пещер. Место там дикое такое, незаселенное, только белые меловые шпили гор блестят на солнце, да меж ними катится речка глубокая: ни дерева, ни цветка, ни птицы не увидишь.