Между родственниками молодого сидела старушка в темном платке и в черной кофте беленькая, чистенькая, небольшого роста, говорила она приличные, веселые речи, а взгляд ее был грустный. Она часто посматривала на Чайченка, а потом, невзначай будто, на нас. Сама редко начинала разговор, как старушки любят; а если кто обращался к ней она так ласково, с таким участием отвечала, точно приголубить хотела. Слышим кто-то сказал, сбоку, то Чайченкова мать. Вот наступила и обеденная пора. «Что-то мой сон? так себе, как туман расходится!»
Потом люди со всех сторон, словно пчелы в улей, стали собираться к этой хате. Слышен смех, говор девушек, еще на другой улице; а подойдут и присмиреют.
А что, панове, пора и за музыку! говорит хозяин. Повеселите мой убогий уголок. Прошу, добрые молодцы, и вы, красавицы, приударить! Чтоб было чем вспоминать молодые годы!
Уже долго танцевали, а Чайченко все сидел да смотрел на окружающих. Но вот мать его подошла к нему и, наклонив к себе его кудрявую голову, что-то прошептала ему После того он встал и пошел танцевать. Взял прежде Катрю, потом Марусю, потом меня, а потом и других девушек всех подряд.
Мне случилось как-то сидеть подле него. «Может, заговорит?» думаю. Погляжу на него: «Где уж такому заговорить со мной!»
Как много здесь гостей, начала я сама разговор. Он оглянулся на меня, потом поглядел по хате.
Да, очень много, ответил он.
Хорошее село Любчики! Веселое! Вы еще недавно тут?
Недавно.
Мне хотелось уже спросить, останутся ли они жить здесь.
Здесь люди все добрые, приветливые, говорю я, вы, верно, с ними не расстанетесь?
Да, говорит он, мы сюда на житье переходим, поселимся здесь, припишемся к любчевским.
У меня даже в глазах просветлело, когда я услышала ответ его!
Здесь будет приятно вам жить!
Бог знает: где ни жить, так жить, прибавил он.
Приехали мы домой. Катря все смутная ходит, как птичка с опущенными крылышками. Мать снова глядит на нее пристально.
Не больна ли ты? спрашивает она.
Нет, мама, я здорова.
Прошло месяца два. Мы частенько ходили полем в любчевскую церковь; а после обедни заходили к родственникам; они просили нас хлеб-соль разделить вместе. После обеда не вдруг же бежать домой, как будто мы только и приходили затем, чтоб поесть да попить. Сидим и разговариваем. Чайченко, бывало, придет по своему делу, с нами поздравствуется. Они купили в Любчиках хату и звали нашу семью и Филипиху с Марусей на освящение. Было много и других гостей. Девушки пели под вечер; заставили и нашу Катрю не отговорилась она знали везде ее голосок! Чайченко у себя дома казался веселей, говорил со всеми, потчевал беспрестанно. «У кого в руках, у того и в устах», отвечали ему и он весело выпивал чарку. А мать ему: «Сынку! а с того уголка заходил?», «А вон тех старичков не обнес?» Нас старушка долго не пускала: «Да вы редкие гости; да когда еще мы увидимся?»
Возвращались мы поздно домой; он нас проводил за свою леваду ; идет близко Катри и говорит тихо: «Освятили хату, да если б в хату такую пташечку, чтоб походила на вас: чтоб и пела, и глядела так!» Катрю как огнем обдало; вспыхнула она, и на глазах блеснули слезы. Никто этих тихих слов не слыхал, кроме Катри и меня. Я отдалилась от них, шепнула Марусе об этом; мы не таились меж собой ни в чем.
Ты, верно, не расслышала, говорит Маруся, али хорошо слышала?
Приходим домой. Катря, как кошечка, в три прыжка очутилась в своей
светелке, а я на дворе замешкалась гуси были за двором я вогнала. Подхожу дверь растворена, она сидит, не раздевается, в руке зеркальце, а слезы так и блестят, падают на сорочку. Услышала меня спрятала зеркальце, отвернулась.
«Бог же с тобой, думаю, когда я не стою правды от тебя услышать, как всегда слышала». И все она сама с собой, с своими мыслями. Иногда ни с того ни с другого веселая, поет, радуется. А в другой раз глядит как каменная, не шевельнется, сидит, держит иглу в руках, а на глазах слезы.
Понравилось ей в лес ходить. Каждый день, бывало, ходит. Возле нас за речкой лес густой, темные пущи: она все туда. Я со скуки к Марусе, а Маруся тоже, бог ее знает, стала еще тише, нежели была. Все только шьет да вышивает и тоже все в каких-то мыслях Скучно стало на свете жить То, бывало, нас три вместе, неразлучные, веселые, не наговоримся; а то разошлись что кукушки в лесу
В одно воскресенье было очень скучно мне. Катри нет дома, я и пошла к Марусе. Прихожу она в хате одна. Старой Филипихи не было дома.
Здравствуй, моя зоречка туманная, говорю ей, отчего ты одна дома?
Да мать в гости ушла.
А ты никуда? Все дома. Уж не болит ли и у тебя головка, как у нашей Катри? говорю. У девушек когда сердце заболит, тотчас свернет на голову.
Мне таки нездоровится, промолвила Маруся.
Я, приглядевшись хорошенько к ней, вскрикнула даже, так она похудела, побледнела.
Что это ты, сестрица, говорю ей, изменилась, это ни на что не похоже! Отчего у тебя такие печальные глазки?
Может, оттого, что нездоровится, отвечала. А что Катря делает?
Да Катри давно дома нет. Должно быть, по лесу сама мается; взяла же привычку! Уж и мать замечает, уж спрашивала Катрю и меня на исповедь брала. А что я скажу? Отец поглядывает часто на нее, ну, как он спросит!