И с этой мыслью не могли примириться ни Петр, ни Соня.
Но если у молодой девушки должны были наступить тотчас же светлые дни брак с любимым человеком после стольких мучений, то у Петра Львова горе по отцу усугубилось еще и другим, новым горем.
Господи! Что за времена! восклицал Львов. Из огня да в полымя.
Едва освобожденный, несмотря на то что он чувствовал себя слабым и разбитым от последствий пытки, он, конечно, тотчас бросился в дом близких, почти родных людей
«Конечно, тоже не медля венчаться! думалось ему с грустной радостью. Батюшка с того света простит, что не дождалися годовщины его кончины. Нельзя: времена неверные Миних да правительница те же немцы».
Но когда Львов подъехал к дому Бурцева, то нашел ворота запертыми и едва добился дворника, от которого узнал нечто, ставшее новым страшным ударом.
Бурцев с внучкой был арестован накануне и увезен
Куда? вскрикнул Львов, цепляясь за зипун мужика, как бы утопающий.
В ссылку, сказал нам капрал. А куда не велено ему сказывать никому.
За что? снова вскрикнул Львов, но, разумеется, сам он мысленно ответил себе: «Немцы! А он приверженец цесаревны, а Миних ее не любит»
И, вернувшись домой, Петр вдруг почувствовал себя совсем дурно. Вечером он был в постели и в бреду.
Все, сгоряча не сказавшееся, теперь сказалось сразу и шибче: и истязанье на допросе, и душевная пытка, нравственная дыба!
И целый месяц вылежал сильный и здоровый молодой человек от болезни, именуемой белой горячкой. При этом плечи, часть спины, шея и руки сильно опухли. Дыба отзывалась не тотчас, но зато отзывалась долго.
За время болезни Петра Соня при помощи жениха разыскала могилу отца и поставила памятник. Затем, по неотступным просьбам Коптева, она стала кой-что покупать и готовить сама свое приданое
Как встанет Петр Павлович, так сейчас же в храм Божий! говорил Коптев. Хоть я и любимец ныне сильного вельможи, чуть не второго российского регента, а все-таки лучше спешить: времена наши переменчивы. Бог весть что впереди? У фельдмаршала тоже врагов много всегда было, а теперь их еще больше набралось из завистников.
Выздоровевший Львов, конечно, согласился с этим мнением. И решено было после наступившего уже Рождественского поста венчаться немедленно, не отлагая в долгий ящик.
Впрочем, Львов тем охотнее старался ускорить свадьбу сестры, что ему не на кого было оставить ее в Петербурге.
А расставаться приходилось. Львов решил твердо добиться, куда сосланы Бурцевы, и ехать за ними, к ним. Теперь у него на свете, по замужестве сестры, оставалось одно близкое существо Лиза.
Однако все хлопоты и старания выведать что-либо о Бурцевых были безуспешны. На Смольном дворе, у цесаревны, не было никаких сведений об ее приверженце, из-за нее, очевидно, пострадавшем, как и с десяток других Петровых старых служак.
В канцелярии нового первого министра, несмотря даже на принадлежность к ней Коптева, ничего добиться не удалось. Миниховские клевреты были, очевидно, хитрее и осторожнее бироновских.
Львов, пожелавший из-за одного лишь любопытства узнать, где находятся Шварц, семья Кнаусов, Лакс и его благодетель Адельгейм, наивно много ему помогший, не мог, однако, ничего выведать. Он узнал только, что Шварц был сначала заключен в Шлиссельбург, но куда девался или сгинул было неизвестно. Старик Игнат, которого Петр повидал, нарочно съездив для этого
в крепость, объяснил ему:
Этот злючий немец вряд ли жив теперь Так злился, так злился, сидючи у меня, что на стенки швырялся Опасался я его, чтобы как меня не укусил. Ей-Богу Ну, вот, полагаю я и не ради смеха, что он от злости лопнул и помер где в ссылке или дорогой.
В разговоре Игнат называл Львова по-старому Генрих Иваныч. Петр, ни слова не объяснив ему, пожелал видеть камеру, где содержался его отец Но это оказалось невозможным. В ней был заключен теперь, по словам старика, «ктой-то из биронщиков» под величайшим «секретом», и к нему никого не допускали. Даже ключ был в канцелярии и пищу ему приносил капрал из Преображенского полка.
И Львов уехал, оставив Игната в убеждении, что он Генрих Иваныч Зиммер.
Потеряв всякую надежду разузнать, куда сослан Бурцев с внучкой, он решился снова, во второй раз, на комедию служебную. Он решился проситься в управление фельдмаршала, чтобы в качестве чиновника по сыскным делам все-таки добиться, где Бурцевы. Коптев доложил о кем графу, и Львов был зачислен.
Свадьба сестры и поступление на службу состоялись почти одновременно в начале января.
Два месяца Львов деятельно и усердно служил в управлении властного первого министра и был наконец им замечен и обласкан.
«Еще месяц обожду, думал Петр, и прямо в награду за службу попрошу разыскать, где Бурцевы, и простить их вернуть из ссылки!»
По тому, насколько фельдмаршал милостиво относился к нему и отличал его, Львов мог вполне надеяться на успех. А одного слова Миниха было достаточно для спасения Бурцевых.
Храброго воина и героя, спасшего Россию от «кровопийцы» и предоставившего власть в руки матери императора, все благоразумные и честные люди считали спасителем отечества. Могуществу его не было предела. Правительница во всем совещалась с ним и во всем действовала по его советам и указаниям.