Вы заявляли, господин офицер, по прибытии в Петербург, что найти бежавшего Львова в пределах его вотчины нет никакой возможности, так как он находится где-то далеко, быть может, даже в самой столице. Правда ли это?
Одно лишь предположение заставило меня это сказать! отозвался офицер. Могу ли я наверно знать, что Львов в Петербурге? Я знаю верно только то, что около Жиздры его нет и не было.
Ну-с, а теперь что вы думаете? усмехнулся Шварц.
Коптев молчал.
Что же вы ничего не говорите?
Простите, ваше превосходительство, ответил офицер, опустив глаза, я не понимаю, что вам угодно?
Я спрашиваю у вас, думаете ли вы теперь, что Львов в Петербурге?
Не знаю тихо ответил этот.
Не знаете? усмехнулся Шварц.
Как не знаете?! воскликнул вдруг Лакс так громко, что начальник строго глянул на него и прибавил гневно:
Что вы кричите?!
Виноват, ваше превосходительство! отозвался Лакс. Но я не понимаю Может быть, господин Коптев совсем близорукий человек, под носом ничего не видит?.. И, обернувшись к офицеру, он прибавил: Вы близоруки?
Нет! отозвался Коптев.
Так тогда И Лакс протянул руку по направлению к своему правому соседу.
Позвольте, это не ваше дело! выговорил Шварц сухо, и, обратясь к Коптеву, он прибавил: Долго ли Львовы находились под вашим конвоем?
Дней девять или неделю не упомню, ваше превосходительство! Одним словом, от Новгорода до столицы. Двигались мы очень тихо на крестьянских подводах.
И вы хорошо знаете обоих Львовых. Если бы увидали их, то признали?
Да-с едва слышно отозвался Коптев.
Если бы около вас вдруг очутился беглец или старик Львов, вы бы их узнали?
Да-с снова так же ответил офицер, не поднимая глаза.
Наступило молчание Шварц глядел на офицера и недоумевал. Ему казалось странным, что такие простые вопросы заставляют этого человека смущаться и терять самообладание. И наконец, как будто что-то сообразив про себя, Шварц выговорил:
Я намерен, господин офицер, показать вам беглеца Львова и просить вас удостоверить, что это именно он. Вам будет это, конечно, не трудно. Если же вы ради каких-либо неизвестных мне побуждений солжете и притворитесь, что не узнаете Львова, то вы будете немедленно преданы жесточайшей пытке и все равно через сутки, благодаря дыбе и огню, скажете правду. Итак, извольте сию минуту отвечать! Во-первых, поднимите глаза! Вот так. Поглядите направо! Вот на господина Зиммера поглядите! Видите вы его?
Вижу-с!
Ну, как вы его находите? Красивый молодой человек?
Да-с! отозвался снова едва слышно Коптев.
Ну-с, отвечайте тотчас же и решите свою собственную судьбу: быть вам живому или после пытки быть через два-три дня на том свете! Отвечайте мне: этот Зиммер не Львов, бежавший от вас в дороге?
Прошло несколько секунд молчания, и Коптев выговорил
тихо:
Нет!..
Что нет?! Говорите прямо, яснее.
Не понимаю пробурчал Коптев.
Чего вы не понимаете?! воскликнул Шварц. Я вас толком спрашиваю: действительно ли господин Зиммер есть названец, облыжно назвавший себя чужой фамилией Зиммером, а в действительности он тот самый Львов, который бежал у вас из-под конвоя? Понимаете вы?..
Коптев замотал головой.
Так этот Зиммер не Львов?! вскрикнул Лакс.
Нет!.. твердо ответил Коптев.
Лакс двинулся, и у него невольно вырвалось:
Что же это?!
Что это?! вскинулся вдруг на него Шварц. А это клеветничество! Это соперничество, доводящее людей до мерзких и подлых поступков! Извольте выйти вон!..
И так как этот, совершенно потерявшись, продолжал стоять на своем месте перед столом, то Шварц вскрикнул уже гневно:
Убирайтесь вон или я вас велю вывести!
Лакс робко и виновато вышел.
Затем Шварц обернулся к Коптеву:
А вас я прикажу тотчас освободить. Вас тоже всячески оболгали, чтобы не знаю зачем. В бабьих дрязгах и умный человек запутается пуще, чем в важном деле. Вы поступили честно, правдиво. Другой на вашем месте мог совсем запутать дело. И, обратясь к своему любимцу, Шварц заговорил мягче: Вы, надеюсь, поняли, в чем дело, мой милый Генрих? Дело и мудреное, и простое. Ваши враги, которых вы себе здесь нажили совершенно безвинно, хотели вас погубить и потому только, что вас полюбила молодая девушка, которая вам не по сердцу и у которой много поклонников, ею из-за вас отверженных. Вас оклеветали! В чем и как вы, вероятно, сообразили. Но конечно, совершенно достаточно свидетельства господина офицера, что все это клевета. Впрочем, я и ранее был вполне уверен, что все это дерзкая комедия и нелепость. И, обернувшись к Коптеву, он прибавил: Ну, ступайте, завтра будете свободны.
Коптев двинулся и украдкой глянул на Львова. Молодой человек заметил крайне печальное выражение лица офицера.
Когда он вышел, Шварц приказал Генриху сесть на стул против себя и заговорил совершенно гневным голосом:
Полюбуйтесь, что творится, и подумайте!.. Что это такое?! И без того, кажется, у нас достаточно всякого рода дел государственных первейшей важности. Достаточно у нас путаницы во всем! Сами мы знаем, что много безвинных людей зря берем и зря осуждаем. А теперь близкие люди к нам, чего же лучше, моя собственная крестница и та прибавляет мне забот, тоже пустилась путаться в государственные дела! Ведь это она через этого дурака Лакса и других дошла якобы собственной догадкой, что вы, Генрих, названец, или, как говорится, облыжник. Вы якобы Львов, назвавшийся полунемцем Зиммером. И вы сами еще не знаете, не догадываетесь, что могло произойти? Могло произойти самое ужасное, несправедливое дело! Офицер Коптев находится в положении человека, который не нынче завтра должен быть судим и сослан за то, что из-под его охраны бежал арестант. Он вызвался искать его и, разумеется, найти не может и не найдет. Его спасение было бы найти этого Львова, хотя бы даже и не настоящего И что же вдруг? Ему здесь охотники до чужих дел подготовили фальшивого Львова. И теперь, несколько минут назад, в этой самой комнате Коптев мог бы единым словом, при помощи некоторого криводушия, спасти себя от строгого наказания: ему стоило только сказать, что вы Львов. А что стали бы вы делать против свидетельства нескольких человек? Пока бы дело разъяснилось, вы все-таки просидели бы в крепости. Ну, теперь я вас прошу отправиться прямо к госпоже Кнаус, повидать крестницу и сказать ей от моего имени, что ей да будет стыдно! Скажите, что я вас прислал и через вас прошу более ни на кого не клеветать, важных дел не сочинять и меня ими не обременять; от праздности ли, или ревности, или досады действовала она мне все равно! Скажите, что я, во всяком случае, на нее сердит. Что касается Лакса, то я его только потому не прогоню из канцелярии, что он действовал не самостоятельно: его подбила Тора, а он, с ума сходящий от нее, конечно, по ее приказанию решается на всякий вздор. Ну, вот Ступайте! Надеюсь, что во второй раз такой комедии не только с вами, но и ни с кем другим в стенах этой комнаты не произойдет. Вы правы, говоря, что в такие дни, какие мы переживаем, разные языки, разные доносчики могут из служащего в канцелярии сделать воскресшего кабинет-министра Волынского; могут про меня донести герцогу, что я не кто иной, как тайный агент турецкого султана или бывший великий визирь.