Обходя кучи железного лома и полосовое железо в штабелях, Кузька и хват направлялись прямо к Андреяну.
ДЕРЖИ ВОРА!
В кузнечном ряду, кроме торговцев, было много и покупателей: все большей частью такие же кузнецы, как и Андреян, и даже чем-то смахивавшие на Андреяна.
Это были рослые богатыри, чернявые, будто подкопченные на кузнечных горнушках. Бороды словно подгорели на огне; зипуны от прожогов дырявые; сапоги с рыжими пропалинами.
Андреян сразу узнавал своего брата-кузнеца или безусого детину-молотобойца, каким в молодости был он сам, когда учился своему ремеслу.
С одним таким кузнецом Андреян разговорился у груды продольной проволоки для вязки печей. Кузнец этот охотно объяснил Андреяну, что всякий кузнечный инструмент лучше всего покупать у Петра Митриева, пятая лавка по левому ряду. Мол, Петр Митриев ни железом, ни проволокой теперь не торгует, у него этим товаром не раздобыться. Зато всякая потребная в кузнечном деле снасть у Петра Митриева лучше не надо. И Андреян, ведя Сеньку за руку, пошел по левому ряду, отсчитал пятую лавку и вошел внутрь.
В лавке было множество всякого инструмента на продажу, но покупателей не было никого. Кузька Кокорь и его приятель с серьгой в ухе заглянули на минуту в лавку, но тотчас же вышли и стали у входа.
Хоть и темновато было в лавке, но Андреян и Сенька разглядели старичка с седой бородкой клинышком и большими железными очками на носу. Старичок сидел на высоком табурете в глубине лавки, за стойкой, на которой горела восковая свечечка и лежала большая раскрытая книга.
Не ты ли, отец, будешь Петр Митриев? спросил Андреян, подойдя к старичку.
Ась? откликнулся старичок и сполз с табурета.
Сенька заметил, как при каждом движении трясется у старичка кончик бородки.
Не слышу, родимец: глуховат я. Чего тебе требуется?
Старичок приложил ладонь к уху. Сенька увидел, что уши у старичка заткнуты комочками пакли.
Здравствуй, Петр Митриев! крикнул Андреян, наклонившись к старичку.
Старичок снял очки и заулыбался. Мутноватые глаза его осветились, и от них побежали во все стороны лучистые морщинки.
Да, да, закивал он головой. Выбирай, что требуется, что по душе тебе Совсем оглох, вздохнул он и вышел из-за стойки. Пятьдесят лет в рядах торгую. Раньше и железом торговал Петр Митриев. Тут у меня в лавке что стуку день-деньской бывало от железа! Мне лекарь-немчин сказывал, что от стука этого я и оглох. Достукался, значит, Петр Митриев. И старичок снова улыбнулся.
Бывало, Андреян, если что нужно было по ремеслу, искал это в ближних селах на ярмарках и торжках. Вещи попадались не всегда добротные и соразмерные. А здесь, у Петра Митриева, были, можно сказать, наборы инструментов для целых кузниц. На прилавках, на полу, по стенам повсюду были разложены и развешаны щипцы для хватания раскаленного железа; молотки всевозможных размеров; железные сопла для кузнечных мехов; наковальни, маленькие, пудовые, и другие, пудов на двадцать, каких Андреян никогда не видывал А уж напильников было на прилавке! И таких, и сяких, и этаких. Сенька даже на скамью взобрался, чтобы получше разглядеть горку сличных напильников самых мелких.
Но рядом со сличными лежали напильники-брусовки самые большие. И были у Петра Митриева в продаже напильники плоские, напильники круглые и полукруглые, напильники треугольные; были напильники тульской работы и напильники немецкого дела.
Хороша снасть, так и работа всласть, сказал Андреян, беря с прилавка большой напильник с крупными насечками и тупым краем. А без снасти ну просто пропа́сти!
Ась?
Чего это? тотчас откликнулся Петр Митриев. Бери, бери, родимец; бери, пока есть. Не будет больше таких напилков. Ничего не будет. Откуда ему взяться? Паны польские стали на дорогах заставами. Ни тульскому мастеру, ни архангельскому купчине с товаром в Москву не проехать. Все шляхта отнимает силою. Одно слово разорённый год на Руси, лихая година, конец пришел.
Верно, что разорение русской земле, согласился Андреян. Чистое разорение!
Я, родимец, продолжал Петр Митриев, сидельцев-приказчиков распустил, потому что не торгую я теперь, а распродаюсь. А как распродамся, так замок на лавку повешу, а то и так брошу пускай гуляет ветер.
Ну, а сам-то, отец, куда подашься? спросил Андреян.
Сам-то? А залезу, родимец, в доме у себя, у Спаса-на-Песках, на печь. Еще стоит домок мой! И старик вздохнул: Стоит еще.
В лавку стал набиваться народ. Кузька Кокорь и хват с серьгой в ухе снова очутились в лавке. Даже двое шляхтичей стали проталкиваться к прилавку, на котором у Петра Митриева разложены были напильники. Сенька увидел шляхтичей и сполз от страха со скамейки.
Петр Митриев переходил от покупателя к покупателю.
Ась? Чего? тряс он бородкой и подносил ладонь к уху. Бери бери, народ русский, чего требуется тебе.
Покупатели кричали глухому Петру Митриеву каждый свое, и галдеж поднялся в лавке хоть прочь беги! А Петр Митриев все повторял:
Не будет, ничего не будет. Конец пришел; совсем пришла русскому царству погибель; одолела нас поганая шляхта
Чего-о? заревел вдруг шляхтич, стоявший рядом с Андреяном у прилавка с напильниками. Поганая? Ах ты, пес!