Позже возникла легенда. Она более понятна, чем правда. Говорили: кругом разбросанные пулеметы, патроны, поломанные винтовки; грузовик в лепешку... Ничего подобного. Необъяснимо, но, при такой скорости, после такого поворота, когда машина должна была бы перевернуться вверх колесами, «опель» стоит, как ни в чем не бывало, только повернут в обратную сторону, кое-где видны вмятины. Бончо и Санка только ошеломлены случившимся, а вот у Василя рука повреждена довольно сильно. Цано, весь расцарапанный, ушиб ноги, но ходить может... Радости от того, что остались живы, никакой. Звучат глупые, ненужные слова: «Не может быть!.. Как так?..»
Они пытаются завести мотор, но что Цано понимает в этом деле? Им хотят помочь невесть откуда взявшиеся дежурные местной противовоздушной обороны, но Хаджиянчев отсылает их обратно: мы военные, сейчас прибудет помощь из Долни Богрова, и, чтобы скрыть, что они ранены, спрашивает: «Почему вы оставили свои посты?» Они вновь и вновь пытаются завести мотор,
а «опель-блиц» молчит. Жестоко. Несправедливо. Цано в бессильной злобе пинает машину.
Но уже начинается день двадцатое июля. Надо спасать людей. Они берут один пулемет, две винтовки, пистолеты, гранаты. Уходят недалеко в поле, останавливаются. Бай Стоян принимает решение: Санка и Бончо вернутся в Софию, хотя это, предупреждает он, и очень опасно. Прощаются быстро, сейчас нельзя давать волю чувствам. А четверо в горы.
Но как они пойдут, разбитые, контуженные? Атанас с переломанными бедрами. И все-таки они идут, опираясь друг на друга. Хоть ползком, но только вперед. Нет у них сил тащить пулемет, и они прячут его в речушке. Потом и винтовки. (А вы знаете, что такое партизану оставить пулемет и винтовку?!) Долга ли июльская ночь? И как близки и в то же время недоступны горы! Пришлось залечь прямо в поле, заросшем высокой травой.
Днем в погоню за ними были брошены автомашины и мотоциклы. Полицейские обшаривали все вокруг. Как только стемнело, четверка отправилась в путь. Точнее сказать, решила отправиться, а в действительности не могла сдвинуться с места. Как вдруг слабеет мужественный, крепкий человек! Но надо идти. Надо, надо! И нет сил. Хаджиянчев говорит: «Зачем погибать всем? Пусть бай Стоян и Васил Костов идут в отряд и вызовут людей на помощь...» Они прощаются по-мужски, сдержанно. Никаких пожеланий. Они излишни. Только молчаливые объятия.
Бай Стоян и Васил подходят вплотную к горам. Что это за село? Они слышат голоса. Спрашивают у двух крестьян дорогу, просят воды. Понятно, сейчас, сейчас... И те ведут их к общинному управлению в Кремковцы. Не успели они сделать и двадцати шагов, как навстречу им выбежали вооруженные люди. «Назад, сволочи!» бай Стоян стреляет, и возглавлявший всю эту компанию почтовый служащий падает. Стреляет и Васил. Им удается уйти. Сзади слышны крики: «Ой, ой, на нас напали лесовики!» Раздается бой барабана, звучат команды... Потом их встретили чавдарцы. Бай Стоян посылает Васила разузнать, что стало с Атанасом и Цано. Но Васил натолкнулся на солдат и полицейских и сбился с нужного направления, взял севернее. А там Дисявица, родное плевенское село, уже близко... Но не пришлось ему побывать дома. Не пришлось... Предательство. Пытки. Молчание. Расстрел. Васил Костов, двадцати двух лет...
Атанас Хаджиянчев и Цано Вылчев лежат в густой траве в душном поле. Один из них неотрывно наблюдает за южной частью этого поля, другой за той, что обращена к горам. Второй день без воды, испепеляющий от зноя день. В засохших стеблях ни капли воды. Кровь в жилах и та, кажется, запеклась. Остается жевать сухие пшеничные зерна.
Приближается вечер. С ним должно прийти спасение. Но враги приходят раньше. Идут прямо на них. Доносчик сделал свое грязное дело...
Но земля с ними: она дает надежную опору их локтям. И горы с ними: они веют вечерней прохладой. И отсутствующие партизаны с ними: они вселяют в них веру. И все же они безнадежно одиноки. Нет, пока еще не одиноки, пока еще есть у них патроны к пистолетам. Как с другом, они прощаются с каждой пулей, становясь все более одинокими. Звенят металлом пули, шипят в иссохших стеблях. Не подожгут ли их? Двое не слышат ни криков, ни угроз, ни предложений сдаться. Их двое, но к ним не подойти. Эх, если б они не оказались сейчас без единой пули!
И вот ведь как бывает в жизни! Нет для них в этот миг ничего более необходимого, более желанного, чем граната. Хаджиянчев ни о чем не доложит своему партизанскому командиру. Не поднимет кулак в партизанском приветствии Цано Вылчев. Но видела земля, видела созревшая пшеница, видело и высокое небо, что они честно вели свой первый партизанский бой, свой последний партизанский бой. Они подползли друг к другу, «Всегда он такой, хладнокровный, думает Цано. Улыбается даже в самых трудных обстоятельствах. А ведь сейчас его мучит страшная боль! Улыбается, а сам сжимает губы. Это я во всем виноват...» «Хороший он парень, погибает из-за меня, думает командир. Сильный, здоровый, но уже ничего не поделаешь». Он отвинчивает крышку, выдергивает шнур. Они не смотрят друг другу в глаза. Им очень тяжело.