Я прошел трудный путь скитаний, лишений и издевательств Но я по-прежнему такой же, каким ты меня знала. Только, может быть, появились морщины на лице, но это от ненависти к гадам фашистам.
Был я ранен в руку, получил перелом ключицы, растяжение связок ноги, был контужен, но сейчас все уже в порядке. Надеюсь и надежды не теряю, что скоро мои руки опять возьмутся за штурвал самолета.
Без всяких осложнений перенес сыпной тиф, поправился
Как хочется увидеть тебя, моя дорогая Марийка, как хочется обнять. Если у нас есть кто, а этого я очень желаю, пусть сын, пусть дочь, поцелуй и за меня
Милая моя, от радости я даже не нахожу слов.
Мне пока писать не надо, потому что нет еще адреса. Я сообщу, когда будет можно. Если ты ждешь меня, не забываешь, то скоро встретимся.
А теперь до полного разгрома врага! До полной Победы над фашистами!
Целую, твой Николай».
«Это письмо Николая, писала следопытам Мария Петровна, покажется странным людям нашего времени. Оно и мне тогда показалось странным, но потом я все поняла. Самолет Николая был сбит далеко от фронта, он был ранен и, видимо, взят в плен, где и пережил те лишения и издевательства, о которых только упомянул. Из плена наверняка бежал и добрался в конце концов до своей части. Но во время войны к людям, побывавшим в плену, относились настороженно, даже, можно сказать, жестко. Кто знает, не стал ли агентом абвера советский летчик, два года пробывший в немецком плену?»
«Здравствуй, моя любимая! Здравствуй и ты, мой сын Валерий!
Милая, сколько радости получил я, когда прочитал твои письма. Одиннадцать писем! Читаю и перечитываю
Марийка, подруга моя, как я Горжусь тобой! Сколько ты перенесла всего, сколько пережила. Вырастила нашего сына и ждала меня, хотя все говорили тебе о моей гибели. Как благодарить тебя? Скажу одно: даже смотря в лицо смерти, я вспоминал тебя
Сейчас вы с сыном далеко от меня. Между нами Днестр, поля и степи, города и села. И столько времени, столько месяцев и дней! Но в моей памяти все та же картина моя горящая машина, удар о землю, ушибы, перелом, беспамятство
Марийка, ты пишешь, что не хочешь видеть меня выжившим за счет кого- то. Нет, Мария, я не такой. Вот тебе правда: закрывая других, я подставил себя а где? За несколько сот километров от своих.
Милая, если буду жив, если встретимся с тобой, все расскажу, ничего не утаю от тебя.
Все будет в свое время.
Читал твои письма друзьям, они восхищаются тобой. Говорят: это настоящая жена и настоящий друг».
«Была
и еще весточка от Николая, короткая: «Марийка, я получил самолет! Я снова лечу, я снова в небе, мне снова верят!» Это письмо пришло из Молдавии, с берегов Днестра. А за ним за ним я получила извещение: «Сообщаем Вам, что Ваш муж Макаров Николай Иванович, в боях за социалистическую Родину, верный воинской присяге, погиб смертью храбрых»
Не довелось Николаю дожить до Победы. Сердце его горело ненавистью к фашистам, разрушившим наше счастье. Ведь он так и не увидел своего сына, и сын не увидел отца.
Ему было 27 лет, когда он погиб. Он так хотел жить и он имел право на жизнь после того, что вытерпел, что вынес на своих плечах за два года плена
Мне дважды пришлось пережить потерю дорогого человека. Не опишешь словами того горя, что я испытала, и горечи слез не передашь ничем, и черноты того отчаяния, которое наваливалось на меня по ночам
Но были у меня и радости. Первая сын, который пошел путем отца. Валерий всегда помнил о нем, фотография отца висела в его комнате та, которую вы видели, в летчицком шлеме, в комбинезоне.
И еще. Как-то приехал к нам товарищ Николая. Жаль, я запомнила только его фамилию: Гусев, и то, что он то ли из Тулы, то ли из Тульской области. Было это давно, я и не знала, что больше не увижу его. Гусев был вместе с Николаем в плену. Он немного рассказал нам о пребывании их в немецких концлагерях, об их побегах, поимках, пытках, рабском труде бесконечной цепи страданий и надежд. Почему-то он упоминал генерала Карбышева что его пример вдохновлял их на жизнь. Но особенно важно было для меня услышать, что «Николаю надо поставить памятник это слова Гусева за его неисчерпаемое мужество и русскую гордость». Говорил, что оба они в свои 27 лет были седые
Мы с Валерием благодарны вам за все, что вы сделали для нас, и особенно за то, что отвели место в вашем музее для памяти о Николае Макарове, погибшем над вашим селом, похороненном в вашем селе»
Таких судеб было немало в те тяжкие для страны годы.
Наверняка знал его и Николай Макаров.
Оно было песней обоих в черные дни и ночи разлуки:
В письмах тех лет нельзя было говорить о том, что могло оказаться военной тайной.
Военной тайной было пребывание в немецком плену раненого советского летчика. Не подлежала разглашению проверка его после плена. А проверка была суровой.