И я должен исполнять приказы короля, который попирает волю Бога? Пехти вдруг перестаёт дико, отчаянно вращать глазами. На миг его взгляд становится ясным. Из ошмётков уха струится кровь. Когда есть другой? Тот, кто наденет корону и будет чествовать Принцепатрия в своём правлении? Нандор
Не смей, слова срываются с губ капитана белым облаком. Не смей повторять это имя.
Имре сводит брови, но хватка на его топоре не ослабевает.
Ты знаешь, как карается предательство, Пехти.
Пехти снова плачет и не отвечает.
Капитан переводит взгляд с Фёрко на Имре.
Подержите его.
Оба Охотника бросаются к Пехти, и он воет. Имре и Фёрко переворачивают его на спину, прижимая руки к земле, заставляя раскинуть их. Я всё смотрю, смотрю, а в моей груди нарастает ужас. Капитан стоит у ног Пехти. Мех на его чёрном шаубе вздыблен. В свете фонаря лицо Пехти блестит от слёз.
Имре коленом прижимает кисть Пехти к земле. Вынув из голенища нож, он достаёт клинок из ножен и суёт рукоять в рот Пехти.
Закуси, велит Имре. С удивлением понимаю, что его лицо тоже мокрое.
Я хочу было протестовать, но вспоминаю безумное, чудовищное выражение лица Пехти, когда он прижимал нож к моей коже. И слова умирают прежде, чем я успеваю что-то произнести.
Топор капитана очерчивает аккуратную дугу, опускаясь аккурат под левым плечом Пехти. Стремительный взмах взъерошивает мех его шаубе, но когда лезвие зарывается в землю, мех снова лежит гладко.
Долгое мгновение лес молчит. Фёрко и Имре встают. Капитан поднимает топор; с серповидного лезвия стекает что-то вязкое и чёрное. Сонным вялым движением, словно его только что разбудили, Пехти ёрзает по траве, поднимает голову. Когда поднимается его тело, рука не движется следом.
Вижу белую костяную шишку, выступающую из его плеча, и искалеченную плоть, словно усыпанную драгоценными камнями, алыми, как перезревшие ягоды. Вижу рваные лоскуты кожи, наброшенные на обрубок его руки, вяло развевающиеся на слабом ветру.
Нож выпадает изо рта Пехти. Его крик громче, чем любой звук, который мне доводилось слышать. Мой желудок сжимается, словно кулак. Сгибаюсь пополам, уперевшись ладонями во влажную землю, и меня рвёт.
Глава третья
Жалкий рассвет ползёт по лесу; золотистые и розовые лучи восхода пробиваются сквозь тёмную решётку ветвей деревьев и папоротников, выдавливая цвет. До меня дотягивается лишь бледный жёлтый отблеск. Падает на мои трясущиеся руки, покрытые мелкими
просто иллюзиями, порождёнными демоном Танатосом, но они наделяют вас могущественной магией. Почему ты не использовала магию против Пехти?
Не улавливаю в его голосе ни тени подозрения, но кожу всё равно покалывает.
Я У меня были связаны руки. Я не могла призвать магию.
Капитан медленно кивает, губы плотно сжаты. В тот миг я не уверена, верит он мне или нет. А потом он вдруг произносит:
Дай мне свои руки.
Инстинктивно мои пальцы сжимаются. Верёвка всё ещё натирает нежную кожу на внутренней стороне запястий, оставляя красный след.
Позади нас стонет Пехти. Очень бережно капитан ослабляет верёвку, позволяя мне высвободить руки. Прежде чем у меня вспыхивает мысль о побеге, пальцы капитана смыкаются вокруг моего запястья. Его хватка наполняет меня немым ужасом, заставляя замереть на месте.
Он поворачивается к Фёрко и Имре.
Поднимите его.
Два Охотника склоняются над Пехти, поднимая его на ноги. Тот издаёт булькающий крик; на губах пенится слюна. Сквозь обмотку кожи и повязку из опавших листьев на его плече медленно просачивается кровь словно начало таяния весеннего льда. Очевидно, попытка прижечь рану не удалась. У меня сжимается желудок.
Фёрко и Имре подталкивают Пехти ко мне, и капитан берёт его за здоровую руку. Я понимаю, что происходит, лишь за миг до того, как капитан обвивает свободный конец моей верёвки вокруг руки Пехти, соединяя наши запястья. С моих губ срывается шёпот отвращения:
Ты не можешь
Я не могу допустить, чтобы ты снова попыталась сбежать, отвечает капитан.
Не думаю, что нотки сожаления в его голосе мне лишь показались, как и тёмная тень, покрывшая его лицо, но это никак не успокаивает ярость и ужас, кипящие внутри. Та толика благодарности, которую я питала к нему за спасение жизни, растворяется, как тонкий серп луны в новолуние. Нежный румянец и гордый профиль, мягкий тембр его голоса всё это лишь покров его варварства. Уж лучше Пехти с его клокочущей ненавистью, с открытым оскалом. Свободной рукой касаюсь раны на шее кровь запеклась в ложбинке у ключицы. Я уже видела худшее, на что он способен.
Капитан отворачивается от нас и направляется к своему коню. Смотрю на его удаляющуюся спину, соизмеряя дыхание. Из-за рассечённого горла мне ещё больше хочется сглотнуть от отвращения.
Чувствую, как верёвку дёрнуло. Пехти согнулся, кашляя кровью.
Я воспринимала жизнь леса как должное, неважно, сколь гнетущей была эта картина могучие изгибающиеся дубы, круглые серые плоды. Сейчас весь цвет Эзер Сема выпит. Кора на деревьях стала тускло-оловянного цвета, и вся листва опала, оставив лишь сучковатые голые ветви. Даже земля у нас под ногами кажется твёрже, холоднее, словно лошади ступают по камню, а не по грязи. Лесного покрова нет, но неба всё равно не видно холодный туман накрыл нас, окутав почти непроницаемой мглой.