Не смешно, рычит Пехти, пуская своего коня в галоп, чтобы одарить Имре стальным взглядом.
Не волнуйся, Пехти. Я просто дразнюсь. Обещаю, я буду защищать тебя, когда явятся чудовища.
Кончики ушей у Пехти краснеют.
Твои шуточки сведут тебя в могилу раньше срока.
Лучше уж погибнуть молодым с улыбкой на лице, чем прожить долгую жизнь, ни разу не рассмеявшись.
Если б ты в самом деле в это верил, то не стал бы Охотником, замечает Пехти.
Тихо.
Это голос капитана. Я не слышала, чтобы он говорил, с тех самых пор, как мы оказались в чаще. И говорит он тише, чем я ожидала, словно стыдится своей власти. Конечно же, я не решилась спрашивать, как его зовут. А в редких случаях, когда к нему обращаются его солдаты, они зовут его копитанъя. Он не буравил меня убийственным взглядом, как Пехти, и не пытался вовлечь в ужасающие беседы, как Имре, но я боюсь его больше, чем всех их, вместе взятых. Несмотря на мягкость голоса, отсутствующий глаз говорит об одном о фанатичной преданности его богу, а это означает куда большую ненависть к язычникам и волчицам, чем у любого из этих стриженых мужчин.
Капитан останавливается на тропе. Мы останавливаемся позади, и я смотрю вниз на землю, почти ожидая, что увижу внутренности или свежий труп. Но это всего лишь круг, выдавленный в грязи. Я могла бы подумать, что это был несчастный случай, или, возможно, какой-нибудь зверь волочил хвост по земле, но потом вглядываюсь внимательнее. Дальше на тропе виднеются расщеплённые следы, а за ними безошибочно угадываются спотыкающиеся следы босого человека. Глядя на это, я чувствую головокружение и тошноту.
Следы уводят нас прочь от круга, к дубовой роще, где деревья растут так тесно. Листья у них коричневые, мёртвые, сплетённые, как старая тростниковая крыша хижины Вираг. На стволах вырезан такой же круг, а корни зловонные, чёрные. До нас доносится запах испорченного мяса.
Нам разведать, копитанъя? спрашивает Фёрко, берясь за топор.
Капитан молчит, оглядывая рощу. Он поворачивает голову из стороны в сторону, чтобы рассмотреть всё как следует, несмотря на отсутствие глаза. На мгновение его взгляд останавливается на мне, и я чувствую, как на месте внутренностей во мне открывается холодная тёмная яма.
Нет, отвечает он. Движемся дальше.
К тому времени как мы останавливаемся на ночь, я планировала побег уже раз семь. Спрыгнуть с лошади и скрыться за деревьями прежде, чем Охотники успеют меня остановить. Перерезать верёвку, стягивающую запястья, острым камнем и сбежать обратно в Кехси. Помолиться Иштену, чтобы Охотники погибли где-нибудь в лесу и никогда меня не нашли. Помолиться, чтобы король не решил наказать весь Кехси за мою уловку и не повелел сжечь наше селение дотла, как его прадед, Святой Иштван, сделал с остальными языческими племенами.
Уж лучше я буду вглядываться в ужасное гнилое сердце чащи, чем смотреть в лица Охотников и на их топоры. Знаю, я трусиха, а может, и дура. Но судьба моей матери порхающая птица, за которой я отказываюсь следовать. Я не могу смириться с мыслью, что Охотники убьют крохотную часть её, оставшуюся во мне слепок нашей общей крови.
Наконец нам разрешают разбить лагерь на небольшой полянке, окружённой рощицей берёз. Бледная кожа деревьев наполовину сброшена. В мёртвой траве разбросаны спирали тончайшей бересты, и всё ещё слабо, но безошибочно угадывается запах мяса, слишком долго пролежавшего на солнце. Пехти и Фёрко исследуют местность в поисках безопасного укрытия, держа топоры наготове. Я не могу не смотреть на лук и колчан на спине Фёрко, и мои мышцы чуть дрожат от глубоко впечатанной в них памяти. Никогда больше я не буду стрелять из лука. Имре собирает
в лицо, пугающее, отупевшее от жажды крови.
И вдруг я больше не чувствую его вес. Распахнув глаза, вижу, как капитан поднимает с меня Пехти и швыряет его на землю, обмякшего, бескостного. На миг сердце замирает от облегчения, почти от благодарности, прежде чем мной снова овладевает отвращение. Я ненавижу холодную черноту глаза капитана, резкий изгиб его челюсти, пусть он даже и оттаскивает Пехти от меня.
Пехти съёживается под блеском капитанского топора, плачет.
Приказ был привести волчицу в столицу, а не калечить её и не убивать. Капитан повышает голос, чтобы перекрыть вопли Пехти.
Кира́й Иш Сентше́г! вопит он. Королю отдана лишь половина моей верности. Я должен совершить праведное деяние, во имя истинного бога и во имя Нандора
Топор в твои руки вложил король, осекает капитан, но я вижу, как на миг на его лице вспыхивает что-то похожее на панику. Ты предал корону.
А как же она? Пехти указывает на меня дрожащим пальцем. Она обесчещивает само имя Ригорзага своей презренной языческой магией.
Капитан коротко смотрит на меня, но я не могу прочитать его взгляд.
Её судьбу предстоит решать королю.
Подбегают Имре и Фёрко с топорами наготове, у обоих волосы взъерошены со сна.
Что происходит? спрашивает Имре.
Она откусила мне ухо, скулит Пехти.
А ты пытался меня убить, дрожащим голосом напоминаю я.
Предатель. Фёрко сплёвывает на землю перед ним. Ты же знаешь, какие приказы отдал король.