Эй, говорю мужчине. Ты меня слышишь?
У него такие огромные синяки под глазами, что занимают половину лица. Тёмные, фиолетовые. Зрачки двигаются медленно, останавливаются на мне, но не фокусируются, а глядят сквозь мою голову куда-то вдаль.
Эй! кричу. Приди в себя!
С видимым усилием его глаза сводятся на моём лице, а затем он вяло, как в замедленной съёмке произносит:
Отстань. Чего пристал?
Что с тобой?
Хватит уже не нужно вопросов голова гудит от твоей болтовни.
Я ищу старосту, говорю. Где мне его найти?
Машет рукой в неопределённую сторону, явно собираясь от меня избавиться. Мой голос, кажется, причиняет ему дискомфорт. Он так спокойно сидел в тишине, а я пришёл и потревожил его одиночество. Все жители подобны этому: сидят на своих местах и не могут сконцентрироваться на нас, словно мы какие-то призраки, что сегодня здесь, а завтра развеются как дым на ветру.
Иду в указанную мужчиной сторону в поисках дома,
который мог бы походить на дом старосты.
К сожалению, ничего подобного поблизости нет все здания одинаковой степени убогости. Приходится подойти к мальчишке лет двенадцати, который сидит на старом кресле без одной ножки.
Где дом старосты? спрашиваю.
Там, говорит.
Он так долго моргает, что кажется, будто он не откроет глаза после очередного закрытия.
Иду к дому на самой окраине. Старый, облезший, с дверью, висящей на одной петле. Когда-то его окружал забор, но теперь он сгнил и превратился в труху. Качается и скрипит от малейшего ветра. Ставни отвалились, повсюду плесень.
Пока войско стоит у дома, я вхожу внутрь, аккуратно ступаю по доскам, готовым провалиться под моим весом. В нескольких местах стоят деревянные вёдра, собирая воду с протекающей крыши. Они наполнились до краёв, но никто их выносить не собирается. Внутри темно, едва можно разглядеть убранство и разбросанные повсюду предметы интерьера.
В зале, у дальнего окна, стоит огромное кресло-качалка, на нём седой старик с бородой до пупа.
Прошу прощения, что потревожил, говорю. Знаю, что нельзя входить в дом без стука, но так уж сложились обстоятельства.
Глаза человека открыты, он смотрит на горизонт, и лишь вздымающаяся грудь выдаёт в этом теле жизнь. Он точно такой же бледный, как остальные, но судя по болезненному оттенку кожи, он уже очень давно не выходил на улицу.
Аккуратно подхожу и заглядываю в лицо старосты.
Запавшие глаза, пятна по всему лицу. Глубоко старый, глубоко больной человек. Вся его кожа бугристая, прыщавая, покрытая пятнами. Кое-где проглядывают струпья.
Вы меня слышите? спрашиваю. Я из Дарграга.
Безвольные глаза старика проходят по комнате мимо меня и возвращаются к горизонту.
Мы собрали четыре деревни, чтобы захватить Карут и объявить его своим вассалом, а оказалось, что с этим может справиться даже один безоружный человек. Правда выгоды от этого он не получит никакой всё равно, что завоевать муравейник. Местные жители вроде шевелятся, реагируют на слова, но ничего от них добиться невозможно.
Что здесь происходит? спрашиваю. Почему вы все такие тормознутые?
Трясу старика за плечи, стараюсь вернуть в чувство.
Не надо, шепчет. Не надо
Деревня не должна так выглядеть. Это не жизнь, а существование!
Пожалуйста
По лицу старосты катятся слёзы, несчастное лицо, скрючившееся в беззвучном плаче. Он выглядит невероятно уставшим, хотя наверняка не оторвался от кресла за весь день. А может и за неделю.
Добиться от него ничего не получится. Это лишь внешне человек, внутри он превратился в желе и может только с запозданием реагировать на внешнее воздействие, выдавая бессмысленные фразы, которые подсознание может произносить без участия центральной нервной системы.
Что там? спрашивает Хуберт.
Стампал в ожидании ждёт ответа.
Такой же, как остальные, говорю. Не знаю, что за явление происходит с местными. Болезнь, паразит или грибок, что превращает мозг в кисель. Нам нужно убираться отсюда, пока эта штука не перекинулась и на нас. Ничего мы здесь не добьёмся.
Остальные согласно кивают.
Двигаемся на восток, обратно к хребту. Наш поход не провален он изначально был бессмысленным, но я хотя бы узнал, что именно из себя представляет Карут.
Я такой херни никогда не видел! заявляет Симон. Утром я думал, что это они похищают наших жителей, кто забредёт достаточно далеко на восток, а они даже собственного имени вспомнить не смогут!
Ага, говорю. Судя по их домам, тут сменяются поколения, а они всё такие же вялые и безжизненные. Удивительно, как у мужчин находятся силы и желание, чтобы возлежать с женщинами.
Это точно что-то ненормальное!
Останавливаемся в лесу на ночлег, поскольку уже поздно и совсем скоро окончательно стемнеет. После прошедшего дождя разводить костры удаётся с большим трудом, но спать без них попросту невозможно из-за мокрой одежды. Жители четырёх деревень снимают с себя броню, развешивают на кривых ветках перекошенных и вывернутых деревьев. Остаются в одних поддоспешниках.
Эта ночь, на удивление, проходит неожиданно хорошо.
Впервые за долгие недели у меня получается сомкнуть глаза и я тут же погружаюсь в приятные сновидения, восстанавливаю силы, набираюсь бодрости. Какое же это удовольствие просто спать!