«Форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающий материи разбегаться» .
Нам известна только одна доступная нам инстанция, стоящая выше жизни. Это Воля в ее творящем аспекте, не обусловленная никакими нижележащими ни механическими, ни организмическими факторами. Воля, «заклинающая» Хаос не приданием ему стабильных форм, а управлением его изменчивой стороной.
Борьба трех начал Воли, Стабильности и Хаоса хорошо заметна в русской истории. Воля творит новые формы и, творя их, тем создает Стабильность, пока не «засыпает». Но, когда она «засыпает», тогда и начинается Смутное время: не ограниченный правилами Хаос, выйдя из-под контроля Воли, ломает ранее созданные формы Стабильности. Преодоление Смутного времени означает, что Воля вновь начинает создавать организованные формы над Хаосом. Но это именно новые формы, а не продолжение прежних (для продолжения предыдущего не требуется Воли, достаточно инерции). Это и есть циклы историопластики.
Такое существование рискованно (катастроф в русской истории хватает), но оно выводит из ситуации жесткой предопределенности и скованности нормативами. В дилемме «риск катастрофы или гарантии обусловленности» Россия регулярно выбирала риск катастрофы. Вопрос в том, как придать такой форме исторического существования осознанный и управляемый характер, как надстроиться над историопластикой.
Концепция сверхобщества Александра Зиновьева и есть проект такой сложной системы, где над обычным государством надстраивается особая структура, управляющая историческим процессом. По отношению к тому, что сохраняется в условиях историопластики уместно говорить не о социокультурных формах, которые как раз и подвержены радикальному преобразованию, а о позиции, из которой рождаются новые формы.
Основой такого управления не может стать система новых нормативов, ибо это особая позиция творящей новые реальности Воли. Свободная творящая Воля требует особого качества управления не набора правил и нормативов, а постоянного создания новых форм. С этого и начинается сверхобщество/гиперцивилизация, а то, что было сложной и труднообъяснимой «историопластикой», становится предысторией осознанного волевого управления.
2.4. В истории России есть еще одна специфическая черта, которая дает основания для концепций догоняющего развития, заимствований и т. д., постоянное использование чужого культурного материала, форм, выработанных другими цивилизациями. Это порождает концепции псевдоморфоза.
2.4.1. Псевдоморфоз. А. Шпенглер ввел в культурологию термин «псевдоморфоз», понимая под этим принятие молодой культурой развернутых форм более зрелой:
«чуждая древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот ее родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания. Все, что поднимается из глубин этой ранней душевности, изливается в пустотную форму чуждой жизни» .
достаточно подробно рассматривает в качестве одного из примеров псевдоморфоза Россию после Петра I, противопоставляя исконные русские формы жизни послепетровским европеизированным формам. Псевдоморфоз воспринимается как нечто явно отрицательное. Хотя существуют и противоположные трактовки. Так, В. Суриков рассматривает псевдоморфоз в качестве сильной стороны русской истории, как потенциал ассимиляции и уподобления себе чужеродных форм, ссылаясь при этом на заметки В. Розанова «Возле «Русской идеи»:
«И Восток, и Запад являются лишь исходным материалом Россиирозановская трактовка точнее отражает взаимодействие культур прежде всего, как взаимодействие их содержаний. У Шпенглера же это «взаимодействие» формы и содержания» .
«Русские принимают тело, но духа не принимают. Чужие, соединяясь с нами, принимают именно дух» .
Шпенглер вводит понятие «чистых собственных форм культуры», пра-феноменов, из которых рождаются культурные и политические феномены. Но когда эти проявленные феномены попадают на территорию, управляемую другими «чистыми формами культуры», они либо подчиняют эту территорию себе, либо трансформируются, подчиняясь новым «чистым формам». Процесс этот редко рефлексируется, однако из его признания и понимания проистекает и стратегия не только ассимиляция, подчинение чужих проявленных форм собственному духу, но и активизация той позиции, из которой порождаются «чистые формы». Это и есть «позиция-Над»: как управлять и процессами естественного развертывания собственных «чистых форм» («культурной ДНК»), и процессами использования инокультурных форм в качестве сырья, и порождением из них новых «чистых форм».
2.4.2. Археомодерн. Близка к представлениям псевдоморфоза и концепция археомодерна А. Дугина. Здесь заимствование и подчинение чужим культурным формам рассматривается не в контексте циклических моделей, а в схеме «Традиция (Премодерн) Модерн Постмодерн». Это одновременно и картина общечеловеческой эволюции, и тот же европейский цикл, но абсолютизированный и единичный. Современная фаза рассматривается с позиции представлений о Постмодерне. Сама концепция Постмодерна представляется несколько искусственным образованием, объединяющим в себе практически все новые и часто несовместимые линии культуры, возникшие после исторического спазма 19141945 годов и включающие в себя как тенденцию релятивизации и смешения культурных ценностей и форм, своего рода «эгалитаризацию» культуры, так и вполне конструктивные моменты, использующие постмодернистские наработки как сырье для конструктивных построений (примером может служить концепция постнеклассики Степина). Схема «премодерн модерн постмодерн» до недавнего времени была преобладающей при истолковании новых явлений современности, позволяя провести систематизацию культурогенеза Запада и сделать ряд неутешительных выводов в отношении его судьбы. Однако применительно к России эта схема оказывается неадекватной, и реакция на эту неадекватность приводит к появлению конструкции археомодерна.