это? не выходъ, а во-вторыхъ? «блаженное безуміе» не приходитъ къ человѣку по заказу: не угодно ли получить вмѣсто него мрачное и ужасное безуміе Передонова Другой выходъ? вѣра въ землю Ойле Но и эта вѣра никогда не могла удовлетворить Ѳ. Сологуба, смутно чувствовавшаго всѣ ея внутреннія противорѣчія Теперь онъ ищетъ новый выходъ и хочетъ найти его въ той красотѣ человѣческой жизни (или, вѣрнѣе, человѣческаго тѣла), въ той области прекраснаго, которую онъ склоненъ считать спасеніемъ отъ передоновщины. Вотъ почему въ «Мелкомъ Бѣсѣ» исторія самого Передонова и всей этой кишащей вокругъ него передоновщины идетъ чередуясь съ исторіей отношеній Саши и Людмилы, исторіей, на первый взглядъ какъ бы совершенно произвольно вставленной въ передоновщину, а въ дѣйствительности тѣсно связанной съ нею. «Красота»? вотъ то «завѣтное слово», которымъ Ѳ. Сологубъ хочетъ отогнать отъ себя сѣрую недотыкомку мѣщанства и побѣдить передоновщину жизни.
VI
надлежитъ красотѣ быть попранной и поруганной» (ibid., стр. 68).
Взамѣнъ такого отношенія къ красотѣ человѣческаго тѣла Ѳ. Сологубъ рисуетъ намъ наготу «осіянную чистымъ свѣтомъ», и это не мѣшало бы понять всѣмъ блю-стителямъ строгой нравственности, столь возмущеннымъ эпизодомъ съ Людмилой и Сашей въ «Мелкомъ Бѣсѣ» и готовымъ счесть этотъ эпизодъ просто вкрапленнымъ въ романъ порнографическимъ элементомъ. Думать такъ? значитъ не понимать ни этого романа, ни всего творчества Ѳ. Сологуба. Людмила и Саша для Ѳ. Сологуба? не только не эпизодъ, а одинъ изъ центральныхъ пунктовъ романа, такъ какъ именно въ «красотѣ» Ѳ. Сологубъ хочетъ найти выходъ изъ передоновщины. Мрачную, сѣрую, безсмысленную жизнь онъ хочетъ осмыслить культомъ тѣла, чистымъ эстетическимъ наслажденіемъ, «радостью взоровъ». Насколько это удается или неудается ему? мы скоро увидимъ; теперь же достаточно подчеркнуть, что именно въ этомъ заключенъ весь смыслъ эпизода съ «язычницей» Людмилой, влюбившейся въ подростка-гимназиста Сашу, который отвѣчаетъ ей такою же любовью, еще не осознавшей своей физіологической подпочвы. «Сколько прелести въ мірѣ!? думаетъ Людмила:? люди закрываютъ отъ себя столько красоты; зачѣмъ?.. Точно стыдно имѣть тѣло, что даже мальчишки прячутъ его,? думаетъ она другой разъ И, къ ужасу стыдливыхъ критиковъ? идейные предки которыхъ ужасались во время оно неприличію Графа Нулина,? она раздѣваетъ Сашу и цѣлуетъ его плечи Да зачѣмъ тебѣ это, Людмилочка?? спрашиваетъ Саша.
- Зачемъ?? страстно заговорила Людмила.? Люблю красоту. Язычница я, грѣшница. Мнѣ бы въ древнихъ Аѳинахъ родиться. Люблю цвѣты, духи, яркія одежды, голое тело. Говорятъ, есть душа. Не знаю, не видѣла. Да и на что она мнѣ? Пусть умру совсѣмъ, какъ русалка, какъ тучка подъ солнцемъ растаю. Я тѣло люблю? сильное, ловкое, голое, которое можетъ наслаждаться.
Да и страдатъ вѣдь можетъ,? тихо сказалъ Саша.
И страдать, и это хорошо,? страстно шепнула Людмила.? Сладко и когда больно, только бы тѣло чувствовать, только бы видѣть наготу и красоту тѣлесную (ibid., стр. 320? З22).
Вотъ отвѣтъ Ѳ. Сологуба на карамазовскіе вопросы. Оказывается, что «красота» не только открываетъ выходъ изъ передоновщины, но и оправдываетъ ирраціональное по своей сущности зло; вопросъ о людскихъ страданияхъ покрывается идеей красоты страждущаго тѣла Но въ томъ-то и бѣда, что именно только «вопросъ» покрывается «идеей», а вовсе не страданія тѣла? красотой его; въ этомъ пунктѣ напрасна попытка устранить съ дороги карамазовскіе вопросы повтореніемъ излюбленнаго Достоевскимъ мотива: «сладко и когда больно» И если даже «сладко» и «больно» относятся не къ двумъ различнымъ субъектамъ, созерцающему и страдающему, а къ одному и тому же, какъ мы скоро услышимъ отъ сологубовской Нюты Ермолиной, то все же на такомъ общемъ мѣстѣ далеко не уѣдешь. И при чемъ «тѣлесная красота» въ случаѣ хотя бы съ тѣмъ мальчикомъ, котораго «мать съ отцомъ замучили: долго палкой били, долго розгами терзали»? Вся красота всего міра? стоитъ ли она одной слезинки этого замученнаго ребенка? Со стороны глядя? быть можетъ; «страдать? и это хорошо»? но только когда страдаетъ другой Вотъ и Людмила любитъ не только одно «голое тѣло, которое можетъ наслаждаться», но любитъ и «Его знаешь Распятаго Знаешь, приснится иногда? Онъ на крестѣ, и на тѣлѣ кровавыя капельки» (ibid., стр. 323), подобно тому какъ и Лиза (въ «Братьяхъ Карамазовыхъ») хотѣла бы сидѣть противъ распятаго на крестѣ и, глядя на его крестныя муки, ѣсть «ананасный компотъ» Но одно дѣло? ѣсть ананасный компотъ, а другое дѣло? быть распятымъ самому; оправдывать страданія одного человѣка эстетическими переживаніями другого человѣка? значитъ ставить въ причинную или телеологическую зависимость два явленія, связанныя исключительно своей одновременностью и ничѣмъ больше. Я поставилъ палку въ уголъ и въ тотъ же моментъ полилъ дождь? отсюда знаменитое умозаключеніе: baculus in angulo, ergo pluit Пусть ананасный компотъ одновреме-ненъ съ крестными муками, но значитъ ли это, что «компотъ» оправдываетъ эти муки? И какія эстетическія переживанія могутъ оправдать человѣческую муку, если ее не оправдываетъ даже всемірная гармонія, даже будущее райское блаженство?