Наконец, оглянувшись вновь кругом и завидя движение около гроба, всеобщее молчание, отсутствие пастора, он услыхал смутно слова: «Вас ждут, князь». Он отозвался как в дремоте:
А? Что?
Вас ждут, князь, говорил тихо Репнин. Соизвольте Или прикажете всем прежде вас подходить?
Что?
Прощаться с покойником!
Да Да Я первый. Первый прошептал князь глухо. Да, первый после него, из всех вас Моя очередь. За ним первый
Репнин ничего не понял и, приняв слова за бред наяву, изумленно глянул в желтое и исхудалое лицо светлейшего.
Князь полусознательно приложился к руке покойника и, отойдя от гроба, двинулся к дверям между двух рядов военных.
Всюду толпа, мундиры, ордена, оружие Все незнакомые лица, и все глаза так пристально-упорно смотрят на него Точно будто он им привидение какое дался
Князь двинулся скорее. Уйти скорее от них, от их пучеглазых лиц, их глупого любопытства!
Сойдя с крыльца снова под жгучие лучи солнца, палящего с безоблачного неба, он увидел лошадей Экипаж при его появлении подали к самым ступеням подъезда. Дав ему время остановиться, князь сел
Лошади не трогаются Чего они?! Уж ехали бы скорее от этого глупого народа. Скучно! Ну, что ж они?.. Застряли!
Ваша светлость! ваша светлость! уж давно слышит князь голос около себя, и наконец кто-то дергает его за рукав мундира
Ваша светлость!
А-а?.. вскрикивает
он, как бы проснувшись.
Маленький, красивый чиновник, его новый любимец, Павел Саркизов, стоит перед ним, смело положив руку на обшлаг его кафтана.
Извольте слезть! говорит Саркизов тревожно.
Чего?
Извольте слезть!.. Вы по забывчивости Слезайте
И Саркизов смело потянул его за рукав
Князь очнулся, огляделся и, вскочив как ужаленный, сразу шагнул прочь
Он увидел себя сидящим среди погребальных дрог, поданных к подъезду для постановки гроба.
Жутко стало, защемило на сердце суеверного баловня счастья.
Князь быстро отошел, сел в свои дрожки и, отъезжая от толпы, отвернулся скорее
Он чуял, какое у него в этот миг лицо, и не хотел казать его толпе.
Видели? говорила эта толпа шепотом.
Да По рассеянности!
Ох, плохая примета
Совсем негодная примета. И верная.
И без приметы вашей приметно! По лицу его Недолог!..
Так говорили, перешептываясь и толпясь вокруг погребальных дрог, собравшиеся офицеры
«Ох, типун вам на язык! грустно думал маленький и красивый чиновник-юноша, прислушиваясь к этому говору. Злыдни! Вы бы рады! Да Бог милостив Не допустит. Его смерть моя погибель Ох, Фортуна! Неужто она и со мной ныне мудреные литеры вилами по воде пишет Страшно Помилуй Бог. Куда тогда бежать, где укрыться Только разве за границу, в Польское королевство»
Был он Саркизка и весело жилося Светел был весь мир Божий Стал он чиновник канцелярии, Павел Григорьевич на миг все блеснуло кругом еще ярче, но тотчас же темь началась, и вот все больше темнеет и темнеет Надвигается отовсюду на душу оторопелую тяжелая мгла и чудится ему голос:
«Я отшутила Буде!..»
Это Фортуна кричит ему из мглы
Степь эта словно море разверзлось кругом, но черное, недвижимое, мертвое. Не то море, что лазурью и всеми радужными цветами отливает, встречая и провожая солнце, что журчит и поет, покрытое золотыми парусами, или порой, озлобясь, стонет и грозно ревет, будто борется с врагом, с невидимкой вихрем. Но, истратив весь порыв гнева, понемногу стихает, смотрится вновь в ясные небеса, а в нем сверкают, будто родясь в глубине, алмазные звезды.
Здесь, в этом черном и недвижном просторе, нет ни тиши, ни злобы нет жизни.
В теплый октябрьский день, в этой степи, в окрестностях столицы Ясс, летели вскачь три экипажа, в шесть лошадей каждый. Вокруг передней открытой коляски неслось трое всадников конвойных.
В коляске, полулежа, бессильно опустив голову на широкую грудь и устремив тусклый взор в окрестную ширь и голь, бестрепетную и немую, сидел князь Таврический. Около него была его племянница И ее взор тоже грустно блуждал по голой степи, будто искал чего-то
Князь упрямо решился на отчаянный шаг, безрассудный, ребячески капризный и, быть может, гибельный
Уехав из Галаца тотчас после похорон принца Карла, он весь сентябрь месяц прожил в Яссах. И все время был в том же состоянии апатии Изредка он сбрасывал с себя невидимое тяжелое иго безотрадных помыслов, боязни телесной слабости Он принимался за работу, переписывался с царицей и со всей Европой, надеялся вновь на все Надеялся разрушить козни Зубова, прелиминарии мира с Портой, интриги Австрии и Англии Все с маху вырвать с корнем и отбросить прочь!.. Все!! От Зубова и трактата до боли в груди и пояснице
Но этот подъем духа и тела был обман Так бывает подчас, вспыхивает ярко, порывом угасающее пламя и, блеснув могуче, сверкнув далеко кругом, упадет вновь и бессильно, будто мучительно ложится и стелется по земле
После порывов работать и надеяться, после попыток схватиться с невидимым подступающим врагом и побороть его князь детски, бессильно уступал, сраженный и умственно, и телесно.
Нет Рано еще мне Я не все свершил! восклицал в нем голос. Подымись, богатырь!.. Схватись! Потягайся! Еще чья возьмет!..