Пора нам
Не хочется, ты такой теплый. Она приподнялась на локте и, словно извиняясь, зевнула, похлопывая себя ладошкой по губам.
Пора, повторил он. Развезет дорогу засядем. А у меня завтра дел по горло
Ну что ж, пора так пора. Тебе видней. И, торопливо пошарив вокруг, стала натягивать туфли. Думаешь, у тебя одного дела?!
Машина тонула в разошедшемся дожде. Фары выхватывали из темноты куски размытого большака, обрывавшегося в нескольких метрах пропастью. Глина хлестала в радиатор, по стеклу стекали мутные волны.
Несколько раз машину резко заносило, и баранка вертелась как шальная. Еще мгновение «Москвич» перевернется и полетит невесть куда.
С того момента, как они выехали хозяйка, сунув на прощание банку с медом, троекратно расцеловалась с гостьей, Шурочка не проронила ни слова. Рот у нее был плотно сжат, брови сомкнуты, глаза в синих подкружьях казались огромными.
Он был подавлен ее молчанием, терялся в догадках, подсознательно чувствуя, что она так же далека от него, как и прежде. Он верил и не верил. Все в ней было пугающе-неуловимо: скользящая усмешка, движение бровей не знаешь, что ждать, добра или худа. И на душе было то горько, то отчаянно-весело Ночная зыбкая чернота плыла за стеклом и стекала кривыми ручьями. Он пытался подавить в себе растущую тревогу. Потом вспомнил о кульке с конфетами, открыл ящик, достал шоколадку.
Не надо, пусть Наташке Опять с соседкой, тоже мать
«Стало быть, жалеешь о поездке». Но уточнять уже не решался.
Ну, немножко
Она послушно откусила, не
отрывая глаз от стекла с неутомимо бегавшими «дворниками».
Знаешь, сестричка, сказал он почти весело, но со спазмой в горле (сказал о себе зачем-то в третьем лице), не поверит тебе мужчина. Ни на грош.
Я знаю.
Почему? Скажи.
Сам скажи.
Нет, ты, потом я.
Очень просто. Потому что я так сразу
Без чувства?
Для тебя это важно? Показалось, что в сизой глубине ее глаз текучей искоркой мелькнул смешок и тотчас погас. А, Юрочка? Шеф?
Он сжал в кармане кулак, ногти впились в ладонь. Сказал наперекор себе:
Нет, не важно. Чепуха все.
Вот именно. Ни к чему.
«Как же ни к чему? К чему! Ведь я люблю тебя!»
«Москвич» тряхнуло, на мгновение машина ослепла, заляпанная хлынувшей грязью. Резко тормознув, Шурочка выключила мотор.
Стало темно и тихо.
Снова нажав стартер, она облегченно вздохнула и откинулась на сиденье.
Шумел дождь. Тихонько ворковал «Москвич», точно набираясь сил. Глаза у Шурочки были закрыты, на щеках лежали косые тени от ресниц.
Помолчали. Знала бы, как ему дается молчание.
Что же ты?..
Я просто устала, Юрок. И головой коснулась его плеча. У него защипало в горле, и само собой хрипловато вырвалось:
Спасибо
Ты такой эмоциональный, оказывается. Даже боязно.
Разве не сожжены мосты?
Не знаю. Все так сложно. Не будем сейчас об этом.
«Вот как? Не будем Когда все уже было, ведь не приснилось же!»
Она тряхнула головой, пальцы привычно сжали руль, и вся она напряженно застыла, точно слилась с рванувшим «Москвичом».
Думаешь, легко? Туда вела машину. Потом выпивка. С тобой И теперь дорога, все время на нервах. И тебе отвечай. Вот попробуешь когда-нибудь сам, узнаешь.
Прости
Ну, ерунда
Машина, дрогнув, снова остановилась.
Надо посмотреть дорогу.
В босоножках? Сиди уж.
Он вылез наружу. Ноги утонули в холодной жиже. Через минуту он вымок до нитки. Ручей размыл большак, песчаник просел, обнажая камни.
Надо тебе самой посмотреть, сказал он, возвращаясь. Давай понесу.
И даже! А выдержишь?
Ха, я немножко спортсмен.
Когда они проскочили опасное место и под колесами зашуршал асфальт, он вдруг с каким-то паническим чувством, словно боясь, что вот сейчас они распрощаются и снова станут чужими, сказал, запинаясь:
Давай договоримся. Если вдруг что-нибудь Ну, всякое может быть если дружбе конец, сказать об этом прямо. Это звучит наивно? Да?
Нет, почему же
Из дождя и тумана выплыли городские огни. Когда у одного из перекрестков засияла знакомая реклама, он понял, что почти дома.
Куда это ты? Ведь гараж в той стороне? показал рукой.
Там. Но тебя же надо отвезти
Заворачивай! Помогу машину поставить И помыть.
Что ж, и на том спасибо.
«Москвич» плавно развернулся.
И снова тишина. Семен час назад умчался, видно, в гостиницу к профессору: всполошились-таки, а Петр исчез неизвестно куда.
Уже к вечеру, спустившись вниз, он перешел дорогу и долго стоял, стараясь по теням за занавесками угадать Шурочкино окно. В подъезде он вдруг увидел Петра и Вильку и поспешно отвернулся. Петр не выпускал ее руки и, судя по его упрямой и вместе с тем растерянной белозубой ухмылочке, придававшей лицу какое-то жалкое, собачье выражение, не собирался выпускать Вилькины пальцы, хотя это грозило явной ссорой.
А мы по лесу бродили, словно оправдываясь, пропела Вилька, выдернув наконец руку, и сморщила носик. Мне пора, а то я сопромат запустила, девчата в комнате, наверно, обыскались уже
Юр, ну скажи ей пару слов, протянул Петр. Выходной же, и так замотались с этими сверхурочными. Сейчас бы ужин состряпать и колхозом в летний театр На тебя одна надежда.