Сбоку выросла официантка Анфиса и поставила на стол бутылку румынского. Кружевная корона делала ее личико совсем круглым, лунным. Откровенные голубые глаза под щипаными бровками вприщур оглядели Шурочку, вернее, ее замшевую куртку и расклешенные джинсы на молниях.
Вот, попробуйте, сказала Анфиса. Сухое, но все берут. С маркой А что Семен? Тоже? кивнула она в окно, на машину.
Семен? переспросила Шурочка, с интересом оглядев Анфису. По-моему, ему незачем было бы скрываться. Не так ли? и подчеркнуто заулыбалась. Спасибо за вино. Юра, мне сейчас нельзя
Лавровки пожуешь.
Ну-ну, без подковырок Надо спешить.
Они наскоро поели. Он поднялся, поискал глазами Анфису.
Я сейчас, подожди минутку.
Шура послушно закрыла сумочку он был благодарен ей за это. И, уже один на один рассчитываясь с Анфисой, испытывал гордость: впервые довелось платить за женщину. Это было просто здорово. Он чувствовал себя настоящим мужчиной. На радостях взял еще большую плитку шоколада. Подумал и попросил конфет, самых дорогих. Он не считал себя скупым, но экономить приходилось: помогал матери. И вообще не терпел мотовства, хотя и сердился, когда Семен подтрунивал на этот счет. Но сегодня день был особенный.
В машине он положил пакет ей на колени. Шурочка кивнула и попросила спрятать в ящик.
Нажми кнопку. Вот так А мне отломи кусочек.
Вслушиваясь в ровную воркотню мотора, зубами взяла шоколадку.
Любишь сладкое?
Сладкого он терпеть не мог, но почему-то кивнул готовно.
Вот видишь, у нас уже нашлось что-то общее.
Все шутишь.
Ну что бы ей сказать: «Нет, не шучу».
Достань там еще помаду. Я, наверное, все губы съела.
Повиновался и терпеливо ждал, пока она подкрашивалась, задрав голову к навесному зеркальцу.
Жаль, сказал он, надо было взять с собой Петра с Вилькой.
Конечно. Я была занята, а ты о чем думал?
О ней он думал. И о себе.
Весь вечер провалялся на койке, глядя в потолок, потом сгоняли с Петром в шахматы, и он получил два мата подряд. «Ну, сказал Петро, у тебя третья стадия влюбленности, не иначе. А шо? Баба она ничего, молодчага». На радостях он простил Петру «бабу», и всю ночь ему снилось, будто они летят на «Москвиче» по небу, а позади ревут турбины, и вот уже не хватает дыхания, а ей хоть бы что улыбается, и эта беспечная улыбка рождала в душе смуту: куда она правит, куда их несет? А рвануть тормоз стыдно, еще засмеет. Взрыва он не услышал, лишь остро расплылись звезды, и он полетел дальше, в пропасть неба, уже один-одинешенек Так и проснулся с ощущением холодной пустоты.
К чему бы это? Спросить?.. Не стоит. Больше выдержки, болтовня не мужское занятие. Пусть проникнется к нему уважением, тогда не будет насмешливых «шеф» и «Юрочка»
Небо густело. К дождю. Развезет дороги.
Он спросил:
Трудно придется?
Я привыкла. Все время что-то делаешь. Для других. Всю жизнь.
Она произнесла это легко, не задумываясь. И он поверил. Он теперь всему верил, должен был верить, иначе не мог.
Машина тронулась, замелькали стекла витрин с плывущими в них облаками.
Вот и плохо, что для других, сказал он, тоже мне таксист То свадьбы, то пикники.
Она усмехнулась краешком рта.
О эта серая мгла среди дня, и несущиеся машины, и стрелы строительных кранов, ушедшие под облака, и даже постовой на перекрестке. Может быть, тот самый, что забрал ее в милицию.
А у нее нахмурены брови, и стрелка на переносице резче обычной.
Он сказал тихо:
Знаешь, я ведь к тебе очень хорошо отношусь, очень Запнулся и добавил, насупясь: Как к сестре. Понимаешь?
Ага. Я тоже.
В детстве все мечтал о сестренке, но отец погиб. Замуж мать больше не вышла. Вот
Вот и породнились. Потом вдруг сказала без всякой связи, думая о чем-то своем: Нет, лучше одной. Не пропаду. Малышку устрою в музыкальную, договорилась. У нее слух Теперь-то вообще легче.
Свобода.
Она не ответила. А его будто тянуло за язык.
Но вы развелись?
То ли вместе, то ли врозь.
А почему?
Спроси чего-нибудь полегче.
А все-таки?
Прекратим этот разговор!
Машина рыскнула в сторону, за стеклом проплыла растрепанная фигура в фуфайке, с пьяно растопыренными руками. Шурочка крепко ругнулась и, выровняв ход, буркнула:
Вот народ! Кажется, я понимаю шоферню.
Машина развернулась у калитки. На миг проглянуло солнышко, и сквозь багрянец китайки они рассмотрели омытые дождичком тесовые стены. На крыльце, в глубине сада, появилась женщина и, на ходу повязывая красную косынку, пошла навстречу тучная, с темным лицом, в кургузом пиджачке и сапогах. Выйдя за калитку и вглядевшись в приезжих, она всплеснула руками:
Ой батюшки! и нырнула в приоткрытую дверцу машины.
Шурочка утонула в мощных объятиях хозяйки. Сейчас же выяснилось, что приехали они не совсем вовремя: тете Рае так звали женщину нужно срочно в поле. Спустя минуту «Москвич» мчался, петляя в лабиринте мокровато-желтой ржи. Тетя Рая, тяжело ворочаясь в кабине, тискала Шурочку, выглядевшую рядом с ней совсем девчонкой. Извинялась басисто:
Веришь, только и успела хлебца куснуть. Выбрали вот бригадиршей. Уборка запоздала, дожди. Целый день в разгоне. И мотоцикл, как на грех, сломался. Уж я тебя эксплуатну маленько, потерпи. Вернемся накормлю