Цена человеческих жизней Сахно прикрыл сундук. Отвязав бечеву, швырнул конец в яму. Выволакивай их, Бабенко!
Трое лежали под брезентом, раскинув босые ноги. Андрей старался не смотреть в ту сторону. От усталости и нервного напряжения, пережитого за ночь, в глазах стоял туман, и ближний лес, тронутый дымкой рассвета, казалось, плыл под низким, взволнованным небом.
Мину в овраг, взорвать. И домой, послышался за спиной голос Сахно. Тебе, Данилыч, пришлю свежий наряд, надо прочесать лес и хутора, где-то их дожидался транспорт.
Андрей обернулся. Сахно протянул ему свою беспалую руку, сказал, вздохнув почему-то:
О ваших действиях немедленно доложу по инстанции. Спасибо за помощь. И подмигнул Бабенко: Будь здоров, горобец
Не забудь, лейтенант, в семь на выборы, обронил Довбня. Отложили на час.
Кто-то тронул Андрея за рукав, он все так же отрешенно взглянул через плечо.
Помкомвзвода наш плох, доложил Политкин.
Юра сидел за хатой, прислонясь к стене и закрыв глаза.
Честно ты был в больнице? спросил, подойдя, Андрей.
Сержант разлепил синие губы.
Ну немного побыл.
И удрал? Ясно.
Он попросил Довбню взять с собой помкомвзвода, как только подадут сани, и, кивнув своим, тронулся по тропке к поселку. Шел не спеша, ощущая в ногах странную тяжесть. И как всегда,
когда просыпалась старая контузия, позванивало в ушах
Да к кому вам? допытывалась она воинственно, с некоторой подозрительностью вглядываясь в него, и Андрей подумал, что выглядит, наверное, не лучшим образом и надо бы зайти домой, умыться и хотя бы сменить примерзшие к ногам портянки.
Он не ответил няньке, лишь спросил:
Ночью у вас никто ничего не случилось?
Идить, отшатнулась нянька, идить отсюдова!
Дома, в исхолодавшей за ночь комнате, он стал переобуваться, стянул сапог и, откинувшись навзничь, точно провалился в яму.
Очнулся он, кажется, тотчас от грохнувшего невдалеке взрыва и долго ничего не мог понять Откуда-то с улицы доносился людской гомон, бабьи вскрики. Он подскочил к заледеневшему с краев, в мятущихся желтых бликах окну. И замер. Наискосок, из осевших развалин клуба рвались языки пламени, черные рукава дыма сносило к полям. Изредка из огненного чадища, рассыпая искры, беззвучно выстреливали головешки. Толпа людей скучилась в стороне.
Когда он подбежал к пожарищу, то увидел своих солдат, Довбню и предзавкома, о чем-то сердито споривших.
Где пожарники? крикнул он издалека.
Довбня только махнул рукой.
Гаденыши! Видно, со вчерашнего дня механизм заложили.
«Точный расчет, мелькнула мысль, с хорошим запасом. Сейчас бы они уже к границе добрались».
Откуда-то вывернулась черноглазая тетка Гапа, нарядно одетая, в цветастой шали, обвивавшей плечи кожушка, почти весело запричитала:
Проморгала милиция! Ще добро, шо в шисть не открыла, капут людям.
Какой-то укутанный одеялом малыш, с мамкиных рук удивленно таращившийся на огонь, вдруг тонко, голосисто заревел.
Андрей поежился, представив себе взрыв в переполненном избирательном участке. Его терзала смутная вина надо было все предусмотреть, рядовой же случай. Хотя разве все их пакости разгадаешь Стоявший рядом Довбня молчал.
Данилыч, вдруг тихо молвила Гапа, тронув старшину за рукав, и в темных очах ее полыхнул ужас. А Настя-то Настя там сгорела
Ты что?
Точно. Ключи взяла для приборки, с дежурства домой не пошла приберусь, говорит Цветочки полью
Сразу несколько баб заголосило в отчаянии. Довбня прикрикнул на них, глядя в гудящее пекло:
Кончай поминанье! Слезами вы ей поможете?
Это верно, поддакнул Копыто, кто из соседок, ступай на хутор, детей доглядите И тотчас одна из старух засеменила к дороге, всхлипывая и утираясь на ходу концом хустки.
Огонь взял силу, с треском пробиваясь сквозь проломанную кровлю.
Народ уже окружил предзавкома, две девчонки с тетрадками списков испуганно жались друг к дружке, заводские покачивали головами, потягивая цигарки, потом все слегка отпрянули от пахнувшего жара: крыша рухнула, зашипели головешки на тающем снегу.
Нет худа без добра, сказал Копыто. Клуб не клуб, бывшая кофейня, старье. Все равно новый строить. Теперь поторопятся.
Помолчал бы! огрызнулся Довбня.
В толпе мужской бас обронил зло:
Надо же, в людей подгадывали.
Вот они морду свою и выказали, громко подхватила Гапа. Всю войну про демократию толковали. Вот ихняя демократия, дезертиры вонючие.
Толпа будто очнулась, и посыпалось со всех сторон хлестко, с накипевшей лютостью.
Люди воевали, а они за спинами народ попугивали.
Ничего, сами по себе поминки справили, уберег бог людей.
Завком! вдруг звонко закричала все та же тетка Гапа и обернулась к толпе. Товарищи поселяне! А шо нам клуб? Клуб дом, да и то трухлявый. Не в клубе дело, а в нас самих. Проголосуем на улице, назло врагам! Грицко, чего гармошка мовчить, давай музыку. Девчата, тащите тумбочку, урну зробим, а бюллетени вот они, у мэнэ!
Толпа всколыхнулась одобрительным гулом.
Давай, Гриша, вжарь, шоб не холодно було. Слышь, милиционер, зараз мы тебя не отпустим, будешь нас охранять, и ты, лейтенант, где твои хлопцы? А ну, танцуйте!