Начинай, сказал Сахно.
Двое в голубых шапках, один ломом, другой лопатой, дружно ударили с боков по мерзлой крыше бурта, Андрей до немоты в пальцах нажал на крючок, вгоняя одну очередь за другой в огрызавшуюся ответным огнем горловину. Тело напряглось, стало чужим, жарким, словно потеряло вес. И в эти мгновения, длившиеся бесконечно, пока солдаты долбили железный грунт, он все врезал свинец в жерло схрона, сам открытый пулям врага. Слепая, отчаянная трескотня отдавалась во всем его существе, ожидавшем мгновенного конца, потом исчезли все ощущения, кроме стальной дрожи в ладонях.
Готово!
Не сговариваясь, все отскочили в сторону, и он шагнул не спеша вслед за ними, так и не сумев разглядеть в пройме рухнувшей крыши ничего, кроме темной глубины, дохнувшей картофельной сыростью. И еще подумал, что лезть туда будет страшно.
Сахно что-то сказал одному из солдат, и тот, метнувшись за дом, вернулся с толовым ящиком в крышку был ввинчен запал со шнуром.
С разомлевшим от домашнего тепла и бессонницы лицом появился Довбня.
Монах! Голос старшего лейтенанта стеклянно рассыпался в стылой синеве утра. Последний раз предлагаю выходи!
Все, кто лежал за бугром, скрывался за хатой, невольно приблизились к яме. Выбор Сахно мог пасть на любого, сейчас он был здесь полновластным хозяином. Он ждал.
От оврага задул резкий, сжигающий щеки ветер. Секунда другая, и в этой тугой, звенящей от ветра тишине где-то под землей глухо, с короткими промежутками прозвучали выстрелы.
Один другой третий.
Значит, трое их было, вздохнул Сахно и опустил наземь уже ненужный ящик.
Андрей сразу понял, в чем дело, догадка мелькнула смутно, кольнув отупевшее от холода и переживаний сознание: «Салют смертников».
Собаки выдохнул Сахно. Ох и собаки. Сволочи.
Некоторое время все молчали.
Кто полезет? спросил Довбня, беря на себя инициативу, и быстро оглядел столпившихся возле ямы. Теперь он вступил в свои права. Надо их оттуда выволочь.
Можно? На спекшемся от мороза личике Бабенко двумя угольками горели глаза. Никто из глядевших в провал бурта, должно быть, не был до конца уверен, что все кончено и бандиты не
приготовили под занавес подарочек, от них можно было ждать всего.
Ну, как? обернулся Довбня к Андрею.
Старшина, умоляюще произнес Бабенко, я ж самый маленький, порхну, как горобец в дырку
Кто первый обнаружил их? спросил Довбня.
Того уж нет, сказал Бабенко. Николай, дружок мой.
Давай, кивнул Андрей.
Солдаты с автоматами снова изготовились у провала, Андрей понял, что его опасения не напрасны. В случае беды вряд ли Бабенко что-либо поможет. Довбня между тем, обвязав Бабенко веревкой, спросил:
Удержит?
Тот, затягивая под грудью узел, пошутил:
По крайней мере, не утону, и улыбнулся криво. Он сел на край провала, спустив ноги, мгновение помешкал.
С минами дело имел? спросил Сахно.
Приходилось.
Уткнешься в лаз, будь осторожен.
Ага.
Толкни прикладом заслонку. А сам в сторону.
Ага.
С богом.
Ну, хлопцы, не поминай лихом, засмеялся Бабенко, сейчас реабилитируюсь и исчез в черной глубине.
Чуть что дергай конец! крикнул вдогонку Довбня.
Прошла минута, другая С шорохом уползала веревка.
Гуще пошел снег, и отступил морозец. Напряжение росло, веревка все еще шевелилась на снегу, точно ослепшая змея, влево-вправо. Откуда-то на бугорок слетел воробей, чирикнул и, как шальной, метнулся под стреху.
Потом донесся приглушенный глубью, звенящий от волнения голос Бабенко:
Порядок!
Давай!
Тащите!
Какая-то громоздкая штука вынырнула на снег тупым окованным, словно угол гроба, углом, наконец появилась целиком. Потом стало ясно, что это сундук, стянутый медными обручами, к нему наспех солдатским ремнем был приторочен брезентовый куль, от рывка он развернулся, и на снег высыпалась кипа бумаг, клочки каких-то отпечатанных инструкций с иностранными грифами, искореженная пишущая машинка, куча порванных тридцаток, искромсанные сапоги и куски ремней, видно, бандиты в слепой ярости уничтожали все подряд, только бы не осталось людям. Сахно приказал всем залечь в укрытия, сам, присев над огромным, как бочка, сундуком, внимательно, не касаясь руками, оглядел его, потом приказал кому-то из солдат:
Лом и кусачки!
Снова оставшись один, почти незаметно сдвинул в сторону уголок инкрустации над замочной скважиной, что-то пощупал мизинцем, потянул. Легко щелкнули кусачки. Только после этого подсунул под крышку лом.
И все увидели в его руках отливающий чернью цилиндр с рогулькой Мина?! Он осторожно отнес ее подальше, в сугроб, вернулся и, переведя дыхание, снял с поверхности сундука войлочную прокладку. Сухое лицо его вытянулось
Вот она, казна бандитская, братцы, произнес он.
За кордон готовились, не иначе, сказал Довбня. Видно, поистратились там господа гитлерчуки А прятали надежно
Солдаты сгрудились у тесно сложенных в отсеках вещмешков. Сахно развязал один, другой В сером рассветном сумраке тускло отливало желтизной монетное золото, игольчато сияло разноцветье камней грудой, в ожерельях, вперемешку с какими-то развороченными, тускло блестевшими штуками. Сахно поддел палочкой одну из них, и Андрея слегка замутило это была золотая челюсть.