Давай за мной, бегом!
Андрей мчался, опередив солдат, по переулку, напрямик по снежной целине, к платформе. В глазах все еще мельтешили строчки, беспомощно-призывные, прощальные, словно выстукиваемые его собственным колотящимся сердцем.
«Коханый мой Больше не увидимся И не думай про меня плохо. Одна я, никто не нужен А Степан враг, он утека за границу Вечором я вшистко поняла. В Ровне долгая стоянка, передай Довбне»
Андрей лихорадочно всматривался и вдруг какое-то движение в дверях вагона, кто-то пронзительно вскрикнул, и вслед затем белый колобок спрыгнул на насыпь и помчался в его сторону. Стефка! Она неслась, точно по воздуху, сливаясь с белизной поля. Он рванулся с места, почему-то вдруг испугавшись за Стефу. Но в следующее мгновение испуг исчез, уже ничего не было ни людей, ни товарняка, ни земли, ни неба, только этот белый комочек, летящий ему навстречу.
Из окна паровоза высунулась голова в фуражке. Выхватив пистолет, Андрей выпалил в воздух раз другой
Сто-ой! Стопори машину! Юра! Все к вагону, взять его, гада, живьем
Ложись! отдался в ушах голос Бабенко. В дверях теплушки блеснул ствол нагана. Между смертельным его зрачком и Андреем была только белая шубка.
Ложись! Андрей прыгнул, чтобы свалить Стефку наземь, уберечь, услышал треск выстрела и почувствовал в объятиях теплое, вдруг обмякшее тело. Мгновенный проблеск боли в расширившихся зрачках
И еще увидел, как, спрыгнув на насыпь на повороте, метнулась к лесу высокая фигура в черной дубленке. Солдаты кинулись вслед.
Душа вон Живьем! Сержант! И не узнал своего голоса, растворившегося в хриплом облачке пара.
Он все еще оцепенело следил за скользящей в перелеске фигурой в дубленке, не выпуская из рук ставшую легкой как пушинка Стефку, страшась заглянуть ей в лицо. Словно окаменел среди набежавших людей.
Кто-то крикнул: «Где сани? Давай в медпункт! А, черт, да отпусти же ты!» Ее чуть не силком вырвали у него, и последнее, что он заметил, отдавая в чужие руки теплую, родную, точно прикипевшую к ладоням тяжесть, улыбающиеся карие Стефкины глаза.
И, внезапно ослепнув, с клокочущей у горла ненавистью кинулся Андрей вправо, наперерез, стараясь отсечь беглеца от невидимой за лесом дороги. Впереди, в гущине опушки, треснули выстрелы. Лишь на миг обернулся на шурхающий за спиной топот следом бежал Бабенко с автоматом наперевес. И снова он мчался, увязая в подмерзшем сыпучем насте, со сбившимся дыханием, ощущая какой-то странный посвист в ушах, словно искала в нем выход сдавленная злость, так бывало в последнем броске, за накрытой огнем нейтралкой, когда уже ничего не оставалось, как рвануть напропалую.
В последний раз замаячило и как бы присело черное пятно дубленки в кустах ракитника, но Андрей не свернул вбок, не залег. Весь чужой, раскаленный, будто налитый свинцом, ударь пуля отлетит, он жил одной жгучей мыслью взять живьем Дорога, главное дорога, там машины, прыгнет, гад, в кузов попутки, соскочит, потом снова в чащобу ищи-свищи.
Они выскочили к дороге почти одновременно Николай с Юрой шли от леса, Андрей с Бабенко справа от поселка. Он смотрел на
приближавшихся солдат с упавшим сердцем.
Упустили!
Не должно быть. Не могли, сказал Николай, виновато сдвинув шапку на бровь, от взмокших его волос подымался пар. Вид у всех был растерянный.
Почему не могли? Он же из лесу
Нет, лейтенант, покачал головой Николай, мы брали с запасом. И возле дороги, в кюветах, ни одного следа. Лахно на всякий случай там оставил.
Что ж он, на крыльях улетел, мать вашу так?..
Ну, что уж вы, товарищ лейтенант, поморщился Юра, никуда не уйдет теперь. Разобьемся, найдем, надо только сообразить.
Когда соображать, тютя?
А может, он начал Бабенко, но Андрей перебил его:
Машина проходила? Хоть одна?
Да нет
Да или нет?
«Виллис» какой-то, только зад и увидели, сказал Николай, что ж он, дурак сам в пасть кидаться? Да он и не мог успеть к машине.
А может, все-таки, досказал Бабенко, он назад в поселок свернул? По санной тропе?
На опушке показалась медвежья фигура Лахно. Издалека еще развел руками: «Никого»
Мысль, вначале показавшаяся нелепой, вошла в сознание внезапно, как гвоздь. Андрей уже почти не сомневался, озаренный острой догадкой: «Ну и хитер, хитер, сволочь»
На всякий случай мотай к Довбне, приказал он подошедшему Лахно. Если вернулся, пусть даст знать по дорожным пунктам.
Ясно.
Сержант и ты, Бабенко, прочесать лес у поселка. Должен быть след. Николай, со мной Сойдемся у оврага.
«Не может быть. А что, если этот бандюга, Андрей даже мысленно не мог уже произнести имя Степана, и впрямь спетлял в лесу, а сам от дороги, кустарником, бросился к дому? Зачем?» Это было невероятно, дико, но в эту минуту он вдруг вспомнил о внезапно и без следа исчезнувшем Монахе факт, которому не придал значения. Лишь потом, в разговоре с Настей, сообразил, что тот пришлый на хуторах обнаружен не был, значит, прятался неподалеку, и не без помощи Степана. Догадка, еще не находя прямого объяснения, все больше крепла, и он прибавил шагу.
Спустились к овражку: на небольшом пятачке меж дорогой и кустарником были следы, может быть, случайные, не Степана, потому что дальше все было истоптано, исполосовано санными колеями сани, очевидно, заезжали в перелески за валежником и дровами.