Мы проехали Ричмонд далеко за полдень. Винсент проснулся, и я спросила, не хочет ли он немного повести машину. От напряжения у меня болели руки и ноги, я пыталась не отставать от других машин, так как никто не соблюдал ограничение скорости пятьдесят пять миль в час. Глаза мои тоже устали.
Что, в самом деле?
Я кивнула:
Надеюсь, вы будете ехать осторожно?
Ну конечно.
Я остановилась в зоне для отдыха, где мы смогли поменяться местами. Винсент ехал с постоянной скоростью шестьдесят восемь миль в час, придерживая руль одной рукой. Глаза его были наполовину прикрыты, и я на миг испугалась, не заснул ли он, но тут же напомнила себе, что современные автомобили настолько просты в управлении, что их могут водить даже шимпанзе. Я откинулась назад на сиденье и закрыла глаза:
Разбудите меня, когда мы приедем в Арлингтон, хорошо, Винсент?
Он что-то буркнул в ответ. Я положила сумочку между передними сиденьями, зная, что Винсент на нее посматривал. Когда я вытащила толстую пачку денег, расплачиваясь за завтрак, ему не удалось достаточно быстро отвести глаза. Конечно, я рисковала, собираясь подремать, но я очень устала. Какая-то вашингтонская радиостанция передавала концерт Баха. Ровный гул мотора, звуки органа и мягкий шорох пролетающих мимо машин усыпили меня меньше чем за минуту.
«Бьюик» остановился на недостроенной площадке для отдыха. Судя по косым лучам зимнего солнца, я проспала около часа. Движение на шоссе стало интенсивнее, вероятно, мы были недалеко от Вашингтона. А вот нож в руке Винсента наводил на нехорошие мысли. Он отвлекся от пересчитывания моих дорожных чеков и поднял глаза. Я безмятежно встретила его взгляд.
Ты сейчас подпишешь эти прошептал он.
Я продолжала смотреть на него.
Ты перепишешь эти сучьи бумажки на меня. Волосы снова упали ему на глаза, и он резким движением откинул их. Сейчас!
Нет.
От удивления его глаза широко раскрылись, на тонких губах выступила пена. Я думаю, он убил бы меня прямо тут, средь бела дня, хотя в двадцати метрах катил сплошной поток автомобилей, а спрятать тело старой леди было совершенно негде, разве что в Потомаке. Но даже милый тупой Винсент соображал, что сначала ему нужна моя подпись на чеках.
Послушай, ты, старая сука! Он схватил меня за плечи и потряс. Ты сейчас подпишешь эти чертовы чеки, или я отрежу твой свинячий нос. Тебе ясно? Он поднес стальное лезвие прямо к моему лицу.
Я глянула
на эту немощную руку с грязными ногтями, вцепившуюся в мое платье, и вздохнула. На какой-то миг я вспомнила, как когда-то вошла в свой гостиничный номер из нескольких комнат лет тридцать назад, в другой стране, в другом мире даже, и застала лысого, но статного джентльмена приятной наружности, во фраке, копошившегося в моей шкатулке с драгоценностями. Тот вор всего лишь иронично усмехнулся и коротко поклонился мне, когда я его застукала. Мне всегда будет не хватать этого изящества, легкости Использования людей и неброской эффективности, которую невозможно заменить никаким воспитанием.
Давай! прошипел этот грязный мальчишка, все еще держа меня за плечи и прижимая лезвие к моей щеке. Ты сейчас сама напросишься. В глазах его появился странный блеск, и блеск этот был вовсе не от алчности.
Да, сказала я.
Рука его замерла на полпути. Несколько секунд он что-то пытался сделать, у него даже вены вздулись на лбу. Но затем лицо исказилось гримасой, глаза расширились, а рука с лезвием потянулась к собственному горлу.
Пора начинать, тихо приказала я.
Острое как бритва лезвие прошло между его тонкими губами.
Время пришло, прошептала я.
Лезвие скользнуло дальше, разрезая десны и язык, затем коснулось мягкого нёба и обагрилось кровью.
Пора учиться.
Я улыбнулась, и мы начали первый урок.
Глава 15
Кто-то прошел между ним и картиной, и Сол отступил назад, потом подвинулся вбок, чтобы лучше видеть. Девочка в соломенной шляпке продолжала смотреть на пустое место, где он только что стоял. Сол не мог сказать, почему эта картина так трогала его. Работы Мэри Кассат с размытыми пастельными контурами казались ему, в общем, слишком сентиментальными, но именно эта картина взволновала его до слез еще лет двадцать назад, когда он впервые пришел в Национальную галерею, и теперь он почти никогда не уезжал из Вашингтона, не совершив паломничества к «Девочке в соломенной шляпке». Иногда он думал, что пухлое лицо и задумчивый взгляд чем-то напоминали ему сестру Стефу, умершую от тифа во время войны, хотя волосы у Стефы были гораздо темнее, а глаза вовсе не голубые.
Сол отвернулся от картины. Когда он приходил в музей, он обещал себе, что походит по другим отделам, проведет больше времени среди новых работ, но всякий раз слишком долго задерживался возле этой «Девочки». «Ну, в следующий раз», подумал он.
Был уже второй час, и к тому времени, когда он добрался до входа в ресторан галереи и остановился у двери, оглядывая зал, народ почти схлынул. Он сразу увидел Арона за небольшим столиком в углу, рядом с каким-то высоким растением в кадке. Сол помахал ему рукой и прошел через зал.