Старик и старушка (хором). Мы станем улицей!..
Старик. Соединимся же в вечности, если нас разъединяет пространство. И как были мы вместе во всех наших бедах, так вместе и умрем. (Оратору, бесстрастному, невозмутимому, неподвижному.) В последний раз я тебе доверяю, я на тебя положился, я на тебя надеюсь, ты выскажешь все Довершишь дело моей жизни Простите, сир Прощайте все!.. Семирамида! Прощай!
Старушка. Прощайте все! Прощай, моя душенька!
Старик. Да здравствует император!
Он осыпает императора конфетти и серпантином. Звуки фанфар, яркая вспышка света, словно начался салют.
Старушка. Да здравствует император!
Оба разбрасывают конфетти и серпантин, сперва на императора, потом на оратора, потом на пустые стулья.
Старик (бросая). Да здравствует император!
Старушка (бросая). Да здравствует император!
Старики с криком «Да здравствует император!» прыгают каждый в свое окно. Тишина. Два вскрика, два всплеска. Яркий свет, льющийся в окна и большую дверь, меркнет, тускнеет; слабо освещенная, как вначале, сцена, черные окна раскрыты, занавески полощутся на ветру. Оратор, неподвижно и бесстрастно наблюдавший двойное самоубийство, наконец-то собирается заговорить: обращаясь к пустым стульям, он дает понять, что он глухонемой, размахивает руками, тщетно стараясь быть понятым, затем начинает мычать: У-У-ГУ-НГЫ-МГЫ-НГЫ Бессильно опускает руки, но вдруг лицо его светлеет, он поворачивается к доске, берет мел и пишет большими буквами: ДРР ЩЩЛЫМ ПРДРБР. Поворачивается к публике и тычет в написанное.
Оратор. Мгнм нмнм гм ыгм
Рассердившись, резким движением он стирает с доски написанное и пишет заново: КРР ГРР НЫРГ. Поворачивается к залу, улыбается, словно не сомневается, что его поняли и он что-то сумел объяснить, указывает, обращаясь к пустым стульям, на надпись и, довольный собой, застывает в неподвижности, затем, не видя ожидаемой реакции, перестает улыбаться, мрачнеет, ждет, вдруг недовольно и резко кланяется, спускается с эстрады и направляется к главной двери в глубине, завершая свое призрачное появление: прежде чем выйти, он еще раз церемонно раскланивается перед стульями и императором. Сцена остается пустой со стульями, эстрадой, паркетом, засыпанными конфетти и серпантином. Дверь в глубине широко распахнута в черноту. Впервые слышатся человеческие голоса, гул невидимой толпы: смех, шепот, «тсс», ироническое покашливание, поначалу потихоньку, потом громче, потом опять стихая. Все это должно длиться довольно долго, чтобы реальная публика, расходясь, унесла с собой это впечатление .
Занавес опускается очень медленно.
ЖЕРТВЫ ДОЛГА
Шуберт
Мадлена
Полицейский
Никола Фторо
Дама
Малло с двумя «эль»
Комната, обставленная в мещанском вкусе. Шуберт в кресле у стола читает газету. Мадлена, его жена, сидит на стуле за столом и чинит носки. Оба молчат.Мадлена
Шуберт. Никаких происшествий, как всегда. Всякие кометы, звездный взрыв в космосе. Ничего особенного. Вот требуют оштрафовать соседей за то, что их собаки гадят на тротуар.
Мадлена. И правильно. До чего противно, если нечаянно наступишь.
Шуберт. Жильцам первых этажей тоже противно: открывают утром окна, видят эту гадость и целый день не могут в себя прийти.
Мадлена. Ну, это уже чрезмерная чувствительность. Теперь все такие нервные. (Пауза.)
Шуберт. Ага, вот любопытное сообщение
Мадлена. Какое?
Шуберт. Власти решительно рекомендуют жителям больших городов пребывать в полном бездействии. Уверяют, будто это единственное, что поможет нам справиться с экономическим кризисом, идейным разбродом и насущными проблемами.
Мадлена. Ну разумеется, раз все остальное уже перепробовали. И без всякого толку. Впрочем, возможно, никто в этом не виноват.
Шуберт. Пока они просто дружески предлагают последовать их совету. Но мы-то знаем: сегодня предложения, а завтра распоряжения.
Мадлена. Вечно ты торопишься с выводами.
Шуберт. Но это всем известно: в один прекрасный день увещевания вдруг оборачиваются предписаниями, становятся суровыми законами.
Мадлена. Что делать, друг мой, закон это необходимость, необходимость это порядок, порядок это благо, а благо всегда приятно. Ведь и в самом деле, как приятно повиноваться закону, быть хорошим гражданином, исполнять свой долг, жить с чистой совестью
Шуберт. Ты, пожалуй, права, Мадлена. Закон это благо
Мадлена. Ну конечно.
Шуберт. Да-да. И в бездействии есть особый смысл, причем двоякий: политический и мистический. И двойная выгода.
Мадлена. Выходит, можно убить двух зайцев разом.
Шуберт. То-то и оно!
Мадлена. Ну вот видишь!
Шуберт. Впрочем, насколько я помню из школьного курса истории, система всеобщего бездействия уже применялась, и весьма успешно, лет триста назад, и еще раньше, лет пятьсот назад, и еще раньше веков девятнадцать назад и в прошлом году тоже