Руки Каликса бескомпромиссны, когда он толкает меня на живот. Мягкая ткань обвивается вокруг моих ног, разглаживая икры, а затем бедра. Правда, без нижнего белья. Я не думаю об этом. То, как он умудряется надеть на меня брюки и застегнуть их, не поднимая меня, является свидетельством его Божественности. Все это время я лежу там, дрожа, измученная и совершенно не в себе.
Мои губы приоткрываются, потрескавшиеся и кровоточащие, и, наконец, мне удается произнести единственное слово. Не надо
Я не знаю, о чем прошу. Не убивай меня? Не причиняй мне больше боли? Не дай этому случиться снова? Однако это единственное слово единственное, что мне удается выдавить из себя, когда в поле зрения появляются те черные точки, что были раньше.
Голос Каликса похож на низкое ворчание, гром наполняет мои уши, когда я чувствую, как кровать прогибается подо мной. Я парю, в моем
сознании царит смятение, когда самый пугающий из Даркхейвенов нависает надо мной, как тень Смерти, собственной персоной.
Дубовое дерево и морская соль вторгаются в мои чувства. Это не нежелательно. Я вдыхаю его, позволяя ему наполнить мои легкие, позволяя ему стать силой, которая позволяет мне побороть подступающий страх. Мои ресницы дрожат, касаясь щёк, и, несмотря на движение над моей головой движение, которое заставляет матрас прогибаться и выгибаться странным образом я понимаю, что не могу больше оставаться в сознании.
Свежее покалывание будит повреждённые нервы в моей спине. Какая-то густая жидкость попадает на позвоночник и впитывается в открытые раны. У меня вырывается вздох, когда я чувствую стремительный прилив Божественности чей-то чужой Божественности проносящейся через меня, и впитываясь в растерзанную мякоть моих мышц. По краям зрения сгущается новая тьма.
Что Я прохрипела это слово, не в силах задать полноценный вопрос, поскольку Каликс прекратил то, что делал. Я понимаю, что его пах находится прямо у моей задницы. Толстый, твердый член, который может быть только железным, прижимается к изгибу моей задницы. Почему у него эрекция именно сейчас?
Смесь замешательства и отвращения прокатывается по мне. Что, черт возьми, он делает? Насколько он развратен? Новый, другой страх пронзает меня, как стрела. Он бы не
Мое тело сотрясается в судорогах, когда вспышка боли лишает меня чувств. Горячая жидкость, гораздо менее густая, чем раньше, выплескивается мне на спину. Каликс покрывает меня ею от верхней части лопаток до поясницы. Я дергаюсь и выгибаюсь, борясь со страданием, которое поглощает меня.
Мои губы снова приоткрываются, сухой крик вырывается наружу.
А затем пустота.
Глава 5
Каликс
Мне известен только один способ исцеления. Это старое воспоминание из давних занятий, которые я посещал, когда мы только приехали в Академию. Для исцеления смертной плоти может быть предложено нечто Божественного происхождения. Это было написано в одном из наших текстов, хотя наши Божественные наставники просто замалчивали этот факт, поскольку было ясно дано понять, что мы не должны предлагать ничего подобного. В конце концов, смертные рождаются, чтобы стареть, вдыхать болезни, умирать. Отобрать это у них и предложить им часть нашей плоти или жидкости это было бы их проклятием, хотя так и не было объяснено, почему.
Тем не менее, если моя жидкость это то, что нужно этой маленькой смертной, то это то, что она получит. Ей еще предстоит полностью показать мне каждую частичку себя, и я не смогу увидеть огонь, горящий в ее глазах, если она умрет. Конечно, я мог бы вскрыть ее тело и покопаться в грудной клетке после того, как ее сердце перестанет биться, но однажды ушедшее живое существо уже никогда не вернуть, и она единственное, что забавляет меня в эти дни. В ней есть что-то такое, от чего мои змеи на взводе, как будто они чувствуют другого зверя, затаившегося в засаде внутри нее, и я хочу выманить это существо поиграть.
Я никогда не делал этого раньше. Никогда не было причин или желания. Терра лежит передо мной в полуобморочном состоянии. Несмотря на лунный цвет ее волос, ресницы у нее угольно-темные, отбрасывающие тени на щеку, когда она поворачивает голову к каменной стене. Ее спина превратилась в сплошное месиво, даже после того, как я вымыл истерзанную плоть, которую Акслан располосовал.
Тонкие и толстые линии пересекают
то, что когда-то было идеально гладкой поверхностью бледной плоти цвета слоновой кости. Я смотрю вниз на красные отметины, ее кожа содрана по бокам и загибается вверх и наружу, на кровь, все еще сочащуюся из них, когда я укладываю ее на жалкое подобие кровати в ее комнате. То есть, если комнату размером с один шкаф, в которой нет ничего, кроме маленькой кроватки, тумбочки и нескольких других небольших предметов мебели, сдвинутых вплотную друг к другу, можно считать «жилым помещением».
Мои губы кривятся от отвращения, когда я еще раз окидываю взглядом затемненное пространство. В последний раз, когда я был здесь, я был так сосредоточен на ней, что даже не подумал об этой пыльной лачуге.
Я подавляю желание разгромить это место, сорвать дверь с петель и разрушить стены. Гнев скручивает мои конечности, и я обнаруживаю, что мои пальцы сжимаются в кулаки, когда я сдерживаю себя, чтобы не причинить боль тому, кто подо мной, в своей вспышке гнева.