София не могла больше сдерживать себя. Она должна побывать в этой комнате еще раз.
К разочарованию и смущению Софии, комната оказалась темной и пустой. Было ли видение первого дня всего лишь отражением в зеркалах, которое смогло исчезнуть так быстро, не оставив следов? В комнате не было не только людей, она вся была в процессе реставрации, совершенно без обоев и ковров, которые придавали ей такую элегантность. Ковры и матрацы лежали сложенными вдоль стены. Прекрасные приборы для засахаренных фруктов и медная посуда выглядывали из ящиков. Коробки с шелком и дамастом стояли открытыми и были полупустыми, в то время как другие коробки были просто через край набиты драгоценностями, но все это казалось кучей мусора без оживляющего присутствия людей.
Было ясно: Нур Бану покинула дворец стены гарема не были преградой для такой могущественной женщины. Нур Бану и весь ее блеск, ее прекрасная свита исчезли, как мираж.
И Софию Баффо оставили одну в этой дорогой тюрьме. Эта мысль наполнила ее страхом. Ее колени отяжелели, в голове стало пусто, и она, вскрикнув, упала на пол.
Позже София только смутно помнила, как высокий белокожий евнух подошел и вывел ее оттуда, закрыв дверь на замок. Она помнила, как он, когда у нее подкосились ноги и она не смогла идти дальше, взял ее на руки, как ребенка, и отнес на узкую кровать на третьем этаже.
В какой-то момент, сквозь туман, его лицо показалось ей знакомым. Да это молодой Виньеро из монастырского сада, с корабля. Невыносимое чувство вины охватило ее от этого сходства. Виньеро Джорджо снова пришел спасти ее, но на сей раз она сдержит свое слово.
Но нет. Это был евнух. Она вспомнила картину в мерцающем свете свечей в каюте корабля. Ни детей ни смелого молодого венецианского моряка.
София была в бреду.
«Оспа» это слово пришло на ее воспаленный ум. Гнойнички на ее лице имели выдающиеся выемки посередине. Ее лицо становилось похожим на ужасное лицо маленькой поломойки. Ее лицо, ее жизнь все было закончено, все стало никчемным.
Нет, нет, не бойся, слышала она успокаивающий голос Айвы, те же интонации сохранились и в голосе переводчицы Фариды. Раны, куда я ввела прививающий состав, они остались открытыми, выделяющими влагу. Видишь? Необходимо следить, чтобы они оставались чистыми, потому что это путь, по которому яд покидает тело, поэтому раны и не заживают. Я еще ни разу не теряла пациентов. Поверь мне.
Хвала Аллаху! добавила маленькая Фарида.
Через два дня София стала различать смену дня и ночи, что в конечном счете убедило ее в могуществе Айвы. Жертвы подлинной оспы, даже если они и выживали, находились в бреду не менее недели. Но все же она чувствовала себя, как сожженный корпус корабля, такой же пустой, как мраморный коридор без ковров, но с плиткой и зеркалами, которые отражают лишь его пустоту, безразличие и усталость.
Есть что-то еще, что мучит ее, сказала Айва сурово, обращаясь к поломойке, не только мое лекарство. Видишь? Царапины такие чистые, какие можно только желать. Только порез и виден, так что скоро они заживут. София уже взрослая, а не восьмилетняя девочка, оставшиеся метины не увеличатся во время роста, они останутся такого же размера, как и сейчас, не больше большого пальца. Нет, это что-то еще.
Через две недели, проведенных в гареме, Айва заявила Софии, что та совершенно здорова и готова к путешествию, и поклялась больше к ней не приходить.
У нее депрессия. Самое обычное состояние здесь, в гареме, и я не выпишу лекарства от такого недуга. Самая лучшая терапия это путешествие. Новая девушка уже выздоровела, и я прописываю ей путешествие, сказала она Фариде.
Однако быть здоровой для переезда не значит желать путешествовать.
Маленькая поломойка плакала, как будто теряет единственного в жизни друга.
Апатичность Софии закончилась на следующее утро, когда евнухи, с которыми она и не собиралась разговаривать, снова закутали ее в вуали и покрывала. Ей было все равно, куда ее ведут, и она не оказывала никакого сопротивления. Оказалось, что ее ведут через сады по какому-то новому маршруту. Скоро они достигли воды. Как неживую куклу, ее усадили в лодку и переправили через Босфор в бухту Скутари на азиатской стороне.
Там ее снова посадили на носилки, но в этот раз путешествие не закончилось, пока не наступила ночь. И утром оно началось снова. И продолжалось весь следующий день и следующий тоже. Вскоре София поняла, что
гарем в прекрасном Стамбуле уже не будет ее домом.
Иногда ее носилки останавливались на час или два на период полуденной жары. София оказывалась посередине какого-либо грязного поля с грязными крестьянами, которые ухаживали за своими грязными посевами, и от этих картин она приходила в отчаяние. В конце концов, она могла бы выйти замуж за корфиота, оставив свои властолюбивые мечты. Сейчас же ее окружала полная неизвестность. Здесь не было никого, кто мог бы ответить ей, куда она едет и зачем. Даже если бы носильщики и смогли понять ее вопросы, то не осмелились бы ответить на них под пристальным взглядом огромного белокожего евнуха. Путешествие продолжалось целую неделю.