А не ради ли бригадира ты здесь живёшь? Вчера со мной на свадьбу не пошла! Вы с ним так здесь вдвоём и оставались всю ночь? Весело ли было? Ведь хорош он? Молодой, красивый, геройский!
Он-то хорош! За ним-то можно в огонь и в воду! задумчиво отозвалась Анна. Николай весь подался вперёд, ещё больше побледнел и сжал кулаки. Семён испугался, что он сейчас ударит жену, хотел уже выскочить из вагона. Спокойный голос Анны остановил его. Она повторила:
Он-то хорош, да тебя-то, дурака, не на кого оставить, тебе подпорка нужна! Да и вторым он будет. А ему первым быть положено!
Ой, так ли? домогался Николай. Уж очень ты ветреная.
Тебя не поймёшь: то я ветреная, то всерьёз живу!
Зачем же ты врёшь, если можешь говорить правду!
Правду и говорю: тебя не на кого оставить!
От звука её задрожавшего голоса в сердце Семёна хлынула боль. Горло сдавило. Он всё больше удивлялся необычным её словам, чувствуя в них редкую справедливость и силу. И напрасно боялся Семён, что Николай может ударить её: ни у кого, кто мог бы слышать этот честный голос, не поднялась бы рука.
Николай точно испугался беспощадного взгляда жены. Он отвернулся, вздохнул с печалью:
Взлетел наш Семён высоко, ничего не скажешь, да сел низенько! Бригада-то отстала!
Совесть у тебя под каблуком, Николай, забыл всё. Честь на волоске висит! Смотри, оторвётся, так и канатом не привяжешь.
Анна хотела пройти в вагон, но Николай, расставив широко руки, прыгал перед ней, издеваясь:
Эк ведь ты! Глаза горят, голос дрожит, ну
как в припадке.
Семён снова с острой болью подумал: «Что связывает её с этим человеком?»
Откуда то приближался рокот мотоцикла. В облаке поднявшейся пыли к стану подъехал Фёдор Слепынин. Прислонив к вагончику машину, подошёл к столу и протянул Николаю трубку.
Спаял твою поломку. Иди работай!
А ты как у нас оказался?
А так, по щучьему велению заместителем бригадира, брат, начальство твоё, как-никак!
А что же не бригадиром?
А то, что отвечать за тебя, дурака, страшно! посмеивался Фёдор. Я бы на месте Туканова тебя в бараний рог согнул! Иди к трактору: сегодня пахоту надо закончить, мешкать грешно!
Фёдор достал вчерашние листы, поглядел их внимательно, подписал, склонившись над столом. Плохо вы вчера работали!
Он совсем не работал, подняв голову, ответила Анна. Это мы с Семёном едким потом за него обливались!
Фёдор сурово взглянул на тракториста.
Как же плохо работали? Норму дали! слабо защищался Николай.
Норму! Надо было дать три! Хлебу уж взойти пора, а ты всё его в мешках держите! Бегаете, сшибаете литры-то! Фёдор отошёл к стоящей за цистерной сеялке и начал кружить около неё.
Видела? с напускным равнодушием спросил Николай у Анны, которая начала чистить картошку.
Видела, отозвалась та. Я и не то видела!
Опять на вчерашнее намекаешь? А мне что? Матушка в пир, батюшка в пир, а я, озорник, какой домовник? Тебя вон мать сразу старой родила, так и сиди! А жаль всё-таки, что Сеньку с бригадирства не сняли. Плясать он не умеет, а говорит, что музыканты плохие. Суетится, суетится, а нас организовать не может!
Он по-товарищески с вами хотел, а вы разве честь понимаете? Свойский, значит и считаться с ним нечего!
Ну, а зачем нам замы из чужих бригад? У нас не нашлось бы разве?
Уж не ты ли? От рябины яблока не жди! А Семёна ты не позорь, никто тебе его в обиду не даст. Не допустят, чтобы от одного щелчка человек пошатнулся!
Он дракой прав! А ты что-то сильно против меня настроена! Всё выпрямить меня пытаешься?
Глаза Анны точно запотели. С большим усилием она оторвала взгляд от мужа, снова принялась за дело.
Я любовью своей купила право тебя выпрямлять: уж больно ты скособоченный!
Николай снова сел рядом, обнял жену за плечи и тихонько погладил щекой её загорелую шею. Разнеженно спросил:
Любишь всё-таки?
Анна не ответила, но с лица исчезла обычная насторожённость: вся она потеплела.
«Любит она его!» с отчаянием подумал Семён. Ему показалось, что он прошёл через светлый туман, погрелся у чужого и непонятного счастья. «Если не из любви ко мне она так с ним говорила, то она ещё лучше!» пронеслось у него в голове.
Ну, растаяла гора из каши? подтрунивал над женой Николай.
Семён вышел из вагона. Разговор Решетовых смолк. Помедлив, Анна бросила равнодушно:
Мало, бригадир, поспал: за трое суток пять часов!
Семён встретил далёкие её глаза твердо, с ожесточением.
Анна прошла к вагону, гордо подняла голову, но казалась очень усталой, неестественно напряжённой. Волосы, как шлем, прикрыли сверху загорелый лоб.
Воздух отстоялся за ночь, как вода. Далеко в степи поднялось белое облако пыли, видимо, проходила машина. Солнце было мутно-красное спросонья, и пыль точно пылала.
Семён, глядя вдаль, глухо сказал:
Ты, Николай, за пощёчину меня прости. А за срыв работы перед коллективом сам уж прощенья проси.
Анна круто остановилась, обернувшись, в упор посмотрела на мужа. Тот, метнув на неё взгляд, пролепетал:
За работу не беспокойся, хозяин, выправимся
Над степью враз запели жаворонки, будто подбросили лёгкие блестящие дутые бусы, обронили и раскололи их неосторожно. Снова собрали бусы в витую нитку, летели с ней, поднимаясь всё выше, стараясь растянуть её, соединить этой блестящей и звонкой бечевой и небо, и раскалённую сияющую степь.